Москва Мурманск Калининград Санкт-Петербург Смоленск Тверь Вологда Ярославль Иваново Курск Рязань Воронеж Нижний Новгород Тамбов Казань Тольятти Пермь Ростов-на-Дону Саратов Нижний Тагил Краснодар Самара Екатеринбург Челябинск Томск Новосибирск Красноярск Новокузнецк Иркутск Владивосток Анадырь Все страны Города России
Новая карта русской литературы
Страны и регионы
Города России
Страны мира

Досье

Публикации

напечатать
  следующая публикация  .  Все публикации  .  предыдущая публикация  
Орфей, не молчи!
(Ольга Бешенковская. Песни пьяного ангела)

24.06.2008
Елена Меньшикова
Октябрь
2000, №3
        Ольга Бешенковская . ПЕСНИ ПЬЯНОГО АНГЕЛА . СПб., ООО «Издательство Деан «, 1999.
        Распахнувшаяся форточка оттепели вдохнула жизнь в душу, окропила свободой: «Я такая, какая хочу! Я — воздух и свет»,— но, захлопнувшись, оставила «снегурочку» одну на свету всю из света, и та не растаяла в сонме однообразно и с оглядкой говорящих. А что работала «в стол» и все больше в «утробной» миграции, с самовысекающей точностью рождая стих с крылами субтропических бабочек-метафор, то так распорядилась эпоха, словно сказочная буря, поменявшая вывески профессий: кочегар — художник, истопник — поэт. 70-е — время пряток, масок, жмурок: кто до боли, кто до смерти, кто до глюка. «Я за все свои метания в жизни плачу своими словами, своей неудержимо плещущей кровью «,— вспомнит Бешенковская в мемуарном эссе «Viehwasen, 22». Социум развитого социализма не желал и не признавал индивидуальность с ее вневозрастным и внеполовым ощущением трагизма жизни и — одновременно — виртуозно-витальной раскрепощенностью рефлексий.

        Губ не погасить
                        никаким пожарным,
        Сердце
                бьется
                        часто...
        До бессилья жутко...
                        До безумья жарко...
        Счастье...

        Трубадурочка Оля настолько сильно переживает любовь, что рассказывать об этом — «все равно что пилой — играть на скрипке» («Ключ»). Подражание разностопному, лесенкой, напеву Маяковского скорее всего было необходимо, чтобы передать адекватность глубине чувств страстного флейтиста водосточных труб.
        Из дневниково-диковатых ученических ямбов-хореев нет-нет да и прорвется верлибр — взмахом своевольного ангела, — и опять журчит рифма, и строка по-прежнему удивляет, но уже не смысловой паузой, а метафорической избирательностью образа: «улица кровоточит трамваем», «Душа нахохлилась совой На голой ветке позвоночника», а «чешую лоснящейся луны» гладит Хемингуэй-Нептун — «Старик-рыбак, луну поймавший в невод». Антропоморфный «макияж» бога приводит к смене образов, и перед нами не анимационная рыба-луна, а Луна-богиня, дарующая Слово. Сдвиг происходит от конкретно-вещественного значения к абстрактному, что обогащает систему здравого смысла, «каждодневно-бытового сознания» (Ю . Лотман) и пространственно-зрительную картину мира. Уплотненность материи смысла — вот поэзия . Это искусство разрушения и сотворения мира в его гносеологической прозрачности и архетипической вязкости. Бешенковская в ранних стихах- «опусах» — не становящийся поэт, а уже готовый и плотью, и кровью, и слогом.
        По Аристотелю, поэт зовется поэтом скорее за созданные им образы, чем за сочиненные стихи. Его предназначение — прозревать («Да и все мы лишь человеческий фарш В голубой мясорубке дней «), страдать («А уйдешь — и брошусь в метельный бред, На скрипучий лед простыни») и чувствовать спешить («Сперва металась вкруг земного шара, Волненьем неосознанным пьяна; Потом к груди его припала шало Еще зеленоглазая — Весна!»). Тропо-топонимический лексический ландшафт, стилевое сплетение строчек и слов взрывают привычность ощущений и представлений, как будто рисуют дети, впервые допущенные к краскам («Достану акварели — И крашу как хочу... И даже птичьи трели Над лесом получу!»).
        И вот рисунок с натуры: «Круглый и пыльный, как старенький глобус, Катится, куриц пугая, автобус». Метафора перерастает в магический образ стянутого, зажатого в папье-маше шара, макрокосмоса. Микрочиповый мир — и праздник всегда с тобой!
        Довольно частое использование вольного и свободного стиха («Ярмарка») дает биографический срез и отражает усиливающиеся внутренние противоречия взрослеющей девочки-наоборот. «Сомнительный верлибр « вносит шорохи и смуту в простоту изложения и взбивает пену вопроса сальериевским «Где ж правота?». А раздвоенность автора из полукокетливого «Ты послушай меня, Яло» будет беспокойным призраком тревожить душу и не раз разливаться плачем:

        Распятьем — на гвоздь — пальто.
        Никто никому не нужен.
        Нигде. Никогда. Никто.

                        (Песня пьяного ангела)

        Одиночество на кресте, одиночество во Христе, одиночество с самим собой. И горькой иллюстрацией — пьяный ангел, себя забывший и почти что почивший среди безликого однообразия: «На всех одного фасона исподнее и тоска». Эта тема слишком близка поэту, раз он вынес название стиха в заглавие сборника.
        Но то и дело сквозь страницы смотрит на тебя и на свои «песни» состарившийся ангел, ироничный архангел, а потом начинает двоиться недетским личиком курсистки. Эффект присутствия усиливается вынесением авторских портретов разных лет на обложку, причем расположены они таким образом, что если бы не содержание, то «рубашка» книги слиплась бы плащаницей, в которой растворились и боль, и кровь, и — отпечатками — одни глаза, пьянящие, пленительные, стойкие и кроткие. Сборник раздвоен — надвое скроен. Но поэт внесущностен и всегда один.
        «Единство и теснота поэтического ряда» (Ю . Тынянов) как характерная черта стихотворных циклов («Переменчивый снег», «Граненый район», «Вечера наших дней») создают арабесковость тем и мотивов в отдельно взятом тексте, как своего рода прием наделяют смысловой вариативностью, высокой концентрацией значений. Валери говорил о поэзии как «о колебании между звуком и смыслом». Так вот, чтобы не захлебнуться в пучине звуков — наяд восхитительных образов, читателю Бешенковской необходимы небольшие тайм-ауты, настолько высоки волны смысла и часты фонологически спаянные гребни строк при стилевой простоте. Такая поэзия требует сосредоточенности, гибкости воображения и непременного повторного пиршества чтения . Того, от чего отвыкли.
        «Не найти метафоры точней и невероятней, чем самая обыкновенная повседневная жизнь»,— пронесется в далеком «Viehwasen, 22». Упоенная радость и жало утрат от строки к строке все ближе друг к другу — и вот уже нерасторжимость праздника и скорби являет неукротимое правило: алгоритм постижения жизни в амбивалентности ее восприятий. Потому и пьяный ангел, что бинарность (жизни — смерти, святости — греха, добра — зла) глубока в сознании («Формально неспроста приравнены друг к другу Кладбищенский венок — к спасательному кругу»), оттого и почти одновременная полярность эмоций, и нахлест настроений, и смех сквозь слезы, когда «остается каждому хмурый дождевик, Солнечные зайчики... Каменные львы». Родство антитез, цезурная пригашенность противоположностей обнаруживают философа в неполных тридцать лет, которому ясно, что «каждый вздох — на грани катастроф», и понятно, как «отразится плоский человечек В многогранной капельке росы» и что «приходит время дорасти до отрицанья отрицания, До поклонения цветам, До постоянства в грустной радости Существования». В характере Бешенковской «запутываться в тропах, как парашютист в стропах, пока наконец не приземляешься сломя голову», удел ее — поэтический рок быть «наказанной условной Жизнью в буквах», потому и отливаются слова «в подсудимое золото строчек».
        Тема творчества «тонкой тропкой неторопкой» скользит среди стихов, вьется здесь и там (циклы «Врифмы и вритмы», «Ступени», «Граненый район»), колет шпилькой оксюморона: «Поэзия — петля над пьедесталом И робкая росинка на листке», дышит в ухо, что «вечный смысл поэта — В непротивлении добру». И если вначале это занятие приносит удовольствие от жонглирования акустическими шариками, от нанизывания колечек-парадигм и вернонайденной метафороической квинтэссенции:

        Ничего я не изображаю —
        Просто звуком звуку подражаю,
        Подтверждаю или возражаю,
        Даже если не соображаю.
        Звуки в небе плещутся стрижами,
        И в ладошку тычутся ежами,
        И во мгле маячат миражами,
        Грудь сосут, как будто их рожали...
        Я их только к речи приближаю,
        На плоты бумажные сажаю...

                        (Рифма)

то затем музыкальность стиха наполняется ладаном безысходности: «Опять беситься от бессилья, Уйти от всех и от тебя, И задыхаться от бессинья Под серым небом октября»; горечью откровения : «Лежи и дыши Этим внутренним небом, другое закрыв занавеской... Пусть измотан твой мозг. Пусть измотана даже душа...» Но лежи и молчи, но лежи и дыши. Оттого и свесил крылья ангел-мотылек, улыбаясь «в ромашках и в снегу» в надежде:

        Лишь бы в жизни привечали
        Выдох затяжной,
        Наслаждение печалью...
        Словом... Тишиной...

                        (Чай в стакане)

        Сборник итожат поэмы «Снегопад» и «Реквием XX веку», звучащие набатом современности, когда «трагедии и фарс не различают», чей знак:

        Безликость. Беспогодье.
        Беспочвенность всего и всех — на почве —
        Броня и бронь удобного асфальта
        И перебранки крошечные птиц.

        Потому и тяжел прощальный выдох менестреля, лишь смежающий веки похмелья :

        Никому ты не нужен, Орфей —
        Не Морфей, не шалфей... —
        Разве песнями рот прополощешь...
        Боль зубная в душе засыпает сама...
        Человечество больше не сходит с ума...

                        (Орфей)

        Погрузившись в сон выгоды и пользы, уже никто не замечает, как грузна «прозрачность» одежд, и не страдает от схожести линий. Оттого нам и нужен Орфей-не-Морфей. Просыпайся, Орфей, не молчи!


  следующая публикация  .  Все публикации  .  предыдущая публикация  

Герои публикации:

Персоналии:

Последние поступления

06.12.2022
Михаил Перепёлкин
28.03.2022
Предисловие
Дмитрий Кузьмин
13.01.2022
Беседа с Владимиром Орловым
22.08.2021
Презентация новых книг Дмитрия Кузьмина и Валерия Леденёва
Владимир Коркунов
25.05.2021
О современной русскоязычной поэзии Казахстана
Павел Банников
01.06.2020
Предисловие к книге Георгия Генниса
Лев Оборин
29.05.2020
Беседа с Андреем Гришаевым
26.05.2020
Марина Кулакова
02.06.2019
Дмитрий Гаричев. После всех собак. — М.: Книжное обозрение (АРГО-РИСК), 2018).
Денис Ларионов

Архив публикаций

 
  Расширенная форма показа
  Только заголовки

Рассылка новостей

Картотека
Медиатека
Фоторепортажи
Досье
Блоги
 
  © 2007—2022 Новая карта русской литературы

При любом использовании материалов сайта гиперссылка на www.litkarta.ru обязательна.
Все права на информацию, находящуюся на сайте, охраняются в соответствии с законодательством РФ.

Яндекс цитирования


Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service