|
|
|
Города России
Страны мира
|
|
|
|
|
 следующая публикация . Все публикации . предыдущая публикация  |
|
Непростые песни
О книге Александра Левина «Песни неба и земли»
|
|
Александр Левин. Песни неба и земли: Избранные стихотворения 1983 — 2006 годов. М.: Новое литературное обозрение, 2007.
На задней обложке «Песен неба и земли» приведен отзыв Владимира Губайловского: «Александр Левин — человек-оркестр». В том, что такое замечание справедливо, можно убедиться, читая это собрание стихотворений. Здесь — самые разные по стилистике и формальным особенностям тексты, которые объединяет одно — авторское чувство языка; особые отношения слов с миром, который они описывают. Об этом для начала и поговорим.
Пишущие о Левине неизменно отмечают, что словесная игра — одна из основных черт его поэтики. Для Левина словообразование и все, что с ним связано, является механизмом порождения новых смыслов и новых явлений, конструкций в языковой вселенной. Не создавая стихотворением специальной теории,1 Левин, тем не менее, в своем творчестве конструирует новую модель мира, в которой переиначенное слово или словосочетание тут же обретает свой предмет. «Шумел камыш» превращается в «шумелка-мышь», из словосочетания «снятие с учета» разворачивается целая история о том, как сучета снимали с дерева. В предисловии к сборнику Людмила Зубова сравнивает левинское словотворчество с лингвистическими экспериментами Михаила Эпштейна; стихотворение «Памятник» Зубова рассматривает как пародию на Эпштейна. Здесь можно поспорить: Эпштейн в своих неологизмах стремится описать то, что существует, но до сих пор не названо, выразить побольше «невыразимого». Левин же собирает по кусочкам картину, энциклопедию воображаемого, но реального в рамках поэтической вселенной, пластичного мира. В этом он подобен скорее художнику Луиджи Серафини с его невероятным Codex Seraphinianus.
Иногда в стихотворениях Левина видна рефлексия творца, который как бы недоуменно, отстраненно смотрит на созданное им:
Ужелица непонятная,
растерявшая жужжание свое
и жуковатость,
зато приобретшая совершенный вид
и змеиный изгиб, —
ползаешь ты или ходишь?
Или ты происходишь,
случаешься, словно распутица?
Носишься, словно курица?
Жалишься, плачешь, куксишься?
И дальше:
Для чего это слово твое?
Кто вдохнул в него жизнь?
Ведь не я же!..
«Вопросы ужелице»
(заметим попутно мастерство двусмысленности: что такое «совершенный вид» ужелицы? Это и совершенство ее облика, и грамматическая категория, ставшая свойством живого существа, выраженная в наречии «уже»).
Поводом для пополнения энциклопедического словаря левинской вселенной может служить любая мелочь. Так, в стихотворении «по дороге на работу и с работы…» подробно перечислено все, что рассказчик видит в общественном транспорте; и действительно, чем это не повод? Одно из стихотворений открывается эпиграфом: «Осторожно, открывается внутрь! (Надпись на дверях «Икаруса»): стоит Левину увидеть эту надпись, и вот уже рождается бездна:
Осторожно открывается внутрь,
Понемножку, по шажку, по чуть-чуть.
Не успеешь в эту внутрь заглянуть,
Как захлопнется на жирный щелчок.
Эта внутрь односложна, как смерть,
И двусложна, словно жизнь, но темней.
В ней пробоина, прореха, пробел
И бензиновый течет запашок.
«Осторожно открывается внутрь…»
Левинская внутрь оказывается автобусом, да не автобусом.
Переназначение функций частей речи, осуществление их, использование изоморфного потенциала слов — любимый прием Левина.2 Особенно везет глаголам: «за окном моим летали / две веселые свистели. / Удалые щебетали / куст сирени тормошили», «Когда Резвяся и Играя / танцуют в небе голубом…», «Когда Упал, ударившийся оземь, восстал опять, как древний Победил…». Такие переосмысленные слова с их семантическим перетеканием — близкие родственники кэрролловских «слов-кошельков», но сама их форма еще лаконичнее и многозначнее, чем у Кэрролла. Очень часто встречается у Левина игра суффиксами. Иногда материал для создания объектов вселенной сам становится этими объектами: «Все аемые и яемые / всем ающим и яющим: «Что вы щиплетесь, что вы колетесь! / Как вам не ай и яй!» «Одушевляются и овеществляются аббревиатуры и сокращения («Минфин спросил у Кгб…», «Однажды Цска задумал съесть метро…»). Любопытно следить за тем, как с течением времени стихотворения Левина откликаются на изменения в лингвистической картине мира и быта. Так, в эпоху перестройки в его текстах появляются «супермаркеры», «блееры, вылазеры и плюеры», «рисованные гномиксы», в эру всеобщей компьютеризации (не забудем, что Левин — специалист в области компьютерных технологий) — «урлы» и «киберспейс».
Тексты Левина тесно связаны с русской поэтической традицией. Она сочетает в себе приемы, к которым прибегали чуть ли не все русские поэты и поэтические группы, по крайней мере XX века, так или иначе обращавшиеся к словесной игре: футуристы и Хлебников, обэриуты и Заболоцкий, митьки, лианозовцы, концептуалисты, метареалисты, Дмитрий Авалиани и Герман Лукомников, современные заумники. Разумеется, связь не означает подражание; что касается поэтических задач, тексты Левина совершенно самобытны. Но в то же время в лучших стихотворениях Левина присутствует интонация, объединяющая его поэтику прежде всего с поэтикой обэриутов, и особенно Хармса, Олейникова и Заболоцкого. Эта интонация — печально-веселая «оптимистическая трагедия» в несоветском смысле. Характерны и неочевидные слова для очевидных деталей.
И вот он достает кларнет
с внимательным пренебреженьем,
с лица необщим выраженьем
его вставляя в рот себе.
«Кларнетист»
Он падлой женщиной рожден
в чертоге уксуса и брома.
Имелась в тюфяке солома.
Имелся семикратный слон.
Имелась троица волхвов:
Петров, Бурмакин и Орешин,
подарки: мыло, пуд черешен
и пожеланье быть здоров.
«Новая история»
О родстве с обэриутами говорят также ритмический рисунок, гротескное разворачивание любовной коллизии в мире насекомых (в стихотворении «Комарамуха» — аллюзия на стихи Олейникова) 3и вообще многочисленные образы насекомых (например, в «Инсектарии»); сополагание космоса и будничности (Заболоцкий): «Летит опасный астероид, / в полярных шапках тишина. / Курсант Фетисов землю роет…». Прямой отсылкой к Заболоцкому, несмотря на стилевое снижение по сравнению с его текстами, выглядит стихотворение «О происхождении человеков», обэриутские мотивы читаются в «Стансах Балалайкину», «Свисте».
Трагикомическое мастерство Левина разворачивается в одном из центральных стихотворений сборника — «Недоразумение», где поэт максимально отстраняется как от собственного образа, так и от окружающего мира, вводя мотив смерти.
В 108-й библиотеке
Вечер памяти меня.
Полысевшие коллеги,
Постаревшая родня.
Вот стихи читают дамы,
скорбью сдержанной звеня,
и советскими словами
объявляют про меня.
В песнях Левина та-та-та,
песни Левина ля-ля.
Большое количество текстов Левина действительно задуманы и написаны как песни, что связывает его с еще одной, весьма обширной, русской поэтической и исполнительской школой. Как песни они и читаются; но, в силу уже отмеченных особенностей левинской поэтики, это утверждение получается лукавым: перед нами непростые произведения, которые отнюдь не соответствуют расхожим представлениям об авторской песне. В корпусе песен Левина есть место и трогательной домашности («Песня Марине на день рожденья»), и тонкой литературной пародии («Белый рыцарь», «Суд Париса»), и политической сатире («Мое выступление на внеочередной сессии», «Когда труба гремит над родиной…»); тут постоянна игра слов, цитат и аллюзий — читатель читателем, а слушатель для этих песен нужен искушенный. Он должен все время помнить, что Левин редко произносит слово в простоте — таков «штиль» его поэтического языка. Что для адекватной оценки нужно, с одной стороны, разобраться в «миграциях», перетеканиях смысла левинских изоморфов, а с другой — отдать должное изобретательности, с которой поэт это проделывает.
|
[1] Некоторые особенности поэтической теории Левина изложены им в совместной с В. Строчковым статье «Лингвопластика. Полисемантика. Попытка анализа и систематизации».
[2] Об этом он сам пишет в уже упомянутой статье «Лингвопластика. Полисемантика. Попытка анализа и систематизации»: «Как особую разновидность омонимической подмены я выделяю так называемые изоморфы. Суть дела в том, что некоторые слова могут иметь строение, характерное для других частей речи, что позволяет использовать их не по прямому назначению. Например, существительное «стрела» и наречие «уныло» по форме подобны глаголам прошедшего времени, существительное «булавок» и глагол «упал» — кратким прилагательным, а существительное «свеча» — деепричастию. В определенном контексте такие слова способны изменять свой смысл, как бы мигрируя в другую часть речи. Необходимый контекст часто создается тем, что «нормальное» слово, задающее парадигму восприятия, и изоморф ставятся в один перечислительный ряд…».
[3] В совместном сборнике Александра Левина и Владимира Строчкова «Перекличка» (М.: АРГО-РИСК; Тверь: КОЛОННА, 2003) помещены стихотворение Строчкова «Стафилин» (об убийстве насекомого» и стихотворение Левина «Ответ насекомого В. Строчкову», в котором Левин упоминает Олейникова. В том же сборнике — другое «насекомое» стихотворение Левина: «Все куда-то подевались…» (оно есть и в «Песнях неба и земли»). Здесь присутствуют «муравоин кропотливый», «самолетный паукатор», «мухаил охрангел» и другие существа. Весь сборник представляет собой переписку, «перекличку» двух поэтов-друзей. Имя Строчкова неоднократно упоминается в «Песнях неба и земли».
|
|
|
 |
 |
Герои публикации:
Персоналии:
06.12.2022
Михаил Перепёлкин
28.03.2022
Предисловие
Дмитрий Кузьмин
13.01.2022
Беседа с Владимиром Орловым
22.08.2021
Презентация новых книг Дмитрия Кузьмина и Валерия Леденёва
Владимир Коркунов
25.05.2021
О современной русскоязычной поэзии Казахстана
Павел Банников
01.06.2020
Предисловие к книге Георгия Генниса
Лев Оборин
29.05.2020
Беседа с Андреем Гришаевым
26.05.2020
Марина Кулакова
28.12.2019
Дмитрий Кузьмин
02.06.2019
Дмитрий Гаричев. После всех собак. — М.: Книжное обозрение (АРГО-РИСК), 2018).
Денис Ларионов
|
|
|
|
