|
Небо и ветер
Анастасия Афанасьева. Белые стены. – М.: Новое литературное обозрение, 2010.
|
Леонид Костюков
Роскультура, 20.09.2010
|
|
|
Мы уже привыкли к тому, что поэта интересуют любовь и смерть. Анастасию Афанасьеву интересует то же, что всех, – может быть, с небольшими уточнениями. Любовь – скорее не как точно адресованная страсть и тяга, а как нечто разлитое в пространстве, тихое свечение. Смерть – не собственно, а скорее соприродные ей явления, тренировочные переходы, состояния обморока, оторопи. Странная смесь грусти и надежды.
Мягкий свет обволакивает
темные дубленки, теплые тела,
разбросанные по станции,
будто темные драгоценные камни
с белыми крапинками – лицами и руками
Тело у Афанасьевой даже не проблема и не улика. Это скорее иероглиф человека, абрис его настоящего. Я стараюсь избегать слова «душа» – как, собственно, избегает его и Афанасьева, поскольку душа обозначает хоть и важную, но часть. Если же вчитаться в «Белые стены», ничего кроме – и нет. Остальное – одежда.
Прикасаться к тебе легко –
вот чего хочется
Мир, построенный Анастасией Афанасьевой, одновременно хрупкий и очень прочный, поскольку его материал почти не материален – и потому вечен. Хорошо отвечает этому миру язык – негромкий голос, и в то же время – впечатление полной уместности каждого слова. Но здесь нужны, наверное, подробности. На первый взгляд, Анастасия Афанасьева по преимуществу пишет верлибром. Без твердого метра и рифмы. Но если каждое слово ощутимо стоит на своем месте, значит, вероятно, есть и места – что-то вроде кристаллической структуры или бледноватой разметки листа.
Будущее стихотворения, еще не прозвучавшая его часть, не вполне мутны, свобода слегка ограничена. В будущее проникает ритм; метр и рифма – лишь частные его проявления. У Афанасьевой ритм преимущественно организуется повторами. Впрочем, и повтор постепенно становится неполным, варьируется. Стихотворение становится похоже на танец, где каждая фигура точно знает свою партию. Возвращаясь к теме – точная тема каждого конкретного стихотворения трудноуловима. В этом – глубокая адекватность Анастасии Афанасьевой: она обращается к поэтической речи по серьезному поводу – иначе об этом говорить практически нельзя. Такая доверительная интонация находит отклик не только у единомышленников. Например:
Как простоты
дотянуться
в дыхании ровном
чтобы каждая вещь
означала только себя
но не то, что придумал о ней
фантазер неудачный
человек исключенный
намертво впаянный в речь
У меня обыкновенно происходит наоборот – вещь, расставшись с речью, с названием, постепенно освобождается и от значения, перестает быть собой. Дверь сперва забывает, как называется, а потом – для чего предназначена. В итоге нет смысла и очерчивать этот кусок стены, отделять его от соседних. Но даже возражая Анастасии Афанасьевой, я охотно ввязываюсь в диалог. И уже через несколько страниц Афанасьева награждает меня другим взглядом:
Прикасайся, касайся, кайся, меняй призванье,
Лица, движенья, крайности и границы.
Только когда от меня ничего не останется,
Я смогу родиться.
Это интонационно близко к очень известному, программному стихотворению Михаила Гронаса: Забыть значит начать быть.
Знаете, в лучших своих стихотворениях поэт зачастую выбивает как бы несколько «десяток» на нескольких мишенях; и многие лучшие стихотворения разных поэтов чем-то схожи, как претендентки на звание Мисс Вселенной. И парадоксальным образом иногда об авторе больше говорят не самые удачные, не самые козырные стихи. Если не все сходится, от чего ты откажешься?
Вершины Анастасии Афанасьевой сочетают в себе обязательность и неожиданность, спонтанность. Стихотворения, условно говоря, «второго ряда» предпочитают расстаться с обязательностью, с кристаллической структурой. В них нарастает опасность свалиться в общеевропейский расслабленный верлибр. И как бы отшатываясь от этого безразмерного и бескачественного болота, Анастасия Афанасьева прибегает к регулярному метру и рифме.
Русская силлаботоника устала и омертвела в самой своей сердцевине; Афанасьева же подходит как бы со стороны, с околицы. Ее рифмованные стихотворения неожиданны, современны и свежи. Вообще, книга примечательна. Ни в чем не стараясь быть модной, не пробуя «обогатить» поэзию антипоэзией ни по лексике, ни по теме, избегая общедоступных находок, Анастасия Афанасьева совершенно явно находится в ХХI веке. Интересно, куда она двинется от «Белых стен».
|
|
