Среди многих теорий, которые объясняют нашу сегодняшнюю жизнь, мне нравятся те, которые говорят о наступлении Нового Средневековья. Эти теории примиряют меня с одним крайне печальным обстоятельством. И обстоятельство это таково: за те пятнадцать лет, что я занимаюсь изданием книжечек, тиражи последних уменьшились в сорок раз. То есть, по мере того как я становился опытнее и круче, передовые отряды издателей достигли места под названием Армагеддон. Когда начиналось русское книгоиздание, мы были подобны рок-звездам, перед нами колыхалось миллионное море поклонников fantasy и детектива, и каждую новую книгу публика встречала радостным ревом. Сегодня перед нами не стадионы, а клубы. Живая и радостная толпа давно вышла из зала, она сменила наркотик и теперь торчит на кино и реалити-шоу. Наши читатели алхимики и маги, у них умные глаза и холодное сердце. Они пресыщены, разборчивы и не прощают пропущенных запятых и ошибок в комментарии. Пока наши бывшие поклонники тупеют от TV и забывают алфавит, мы ведем с нынешними долгий и занимательный спор о достоинствах британского романа и новых сербских духовидцах. Скоро книга перестанет быть общедоступным развлечением и снова превратится в сакральный предмет, назначение которого понятно лишь кругу избранных. То есть станет тем, чем была в Темные Века. Но фартук первопечатника мне маловат, за годы успеха я заметно поправился. И мысль о том, что готовить книги надо снова в подвалах, продавать на лотках, а обсуждать на кухне, меня сильно напрягает. Можно, конечно, смириться, утешившись тем, что ты часть всемирного заговора интеллектуалов, поставщик бивней к строительству костяной башни, производитель игрального бисера. Но тому, кто однажды слышал, подобный песне Сирен, вой миллионной толпы никогда его не забыть. Тут речь даже не о славе и богатстве, но о счастье и жизненной полноте. Я не опустил руки. Сегодня, в полном соответствии с наступившей эпохой, я занят таинственными и чудовищными экспериментами над книгой. Я сращиваю ее с кино, превращаю в набор картинок, и обратное, картинки делаю словами. Деньгами и уговорами я соблазняю серьезных писателей присоединиться к моим преступным опытам, и уже сегодня в наших творческих лабораториях зреют десятки гомункулусов, дрожат на письменных столах тела чудовищ Франкенштейна, бродят по коридорам мрачные големы. Мы пытаемся вытащить книгу из подполья и донести ее хотя бы до базара, или, что еще лучше, засунуть ее в телевизор. Именно мы стоим на пути тех, кто мечтает вернуть книге ее былое величие и авторитет. В глазах книжников мы изменники, наши дела зло, и путь наш в пропасть. Нас забудут раньше, чем мы умрем, и дела рук наших переработают на упаковочный картон и туалетную бумагу. Видимо, так оно и будет. Но если и через двадцать лет кто-то не заснет до утра, пока не перевернута последняя страница, если кудрявая девушка заплачет над вымыслом, и серьезный продюсер выложит пару миллионов за права на экранизацию какого-нибудь романчика, который сегодня не пнул только безногий, то еще не известно, чья в том заслуга. Может быть, и без нас не обошлось.
|