Москва Мурманск Калининград Санкт-Петербург Смоленск Тверь Вологда Ярославль Иваново Курск Рязань Воронеж Нижний Новгород Тамбов Казань Тольятти Пермь Ростов-на-Дону Саратов Нижний Тагил Краснодар Самара Екатеринбург Челябинск Томск Новосибирск Красноярск Новокузнецк Иркутск Владивосток Анадырь Все страны Города России
Новая карта русской литературы
Страны и регионы
Города России
Страны мира

Досье

Публикации

к списку персоналий досье напечатать
  следующая публикация  .  Дюсенбек Накипов  .  предыдущая публикация  
Дюсенбек Накипов: «От депрессии меня спасла японская поэзия»
Интервью с Дюсенбеком Накиповым

04.09.2009
Интервью:
Жанар Секербаева
Info-ЦЕС, 09.03.2007
Досье: Дюсенбек Накипов
        Имя Дюсенбека Накипова, когда он танцевал на сцене театра им. Абая, было хорошо известно широкой публике. Можно также вспомнить международный фестиваль «Приз традиций», организатором которого в свое время выступил он. Благодаря фестивалю казахстанцы увидели легендарную Уланову, приехавшую с мастер-классом в нашу страну. А сегодня Накипов популярен и среди молодежи. Его поэзия и проза, написанные зрелым человеком, находят внутренний отклик у поколения «next».

        ИЗ ДОСЬЕ

        Дюсенбек Накипов — поэт, хореограф-либреттист, сценарист. Окончил Хореографическое училище Большого театра (ныне Московская академия классического танца), в котором учился вместе с Натальей Аринбасаровой (1964), и факультет журналистики КазГУ им. Аль-Фараби (1985). Солист балета ГАТОБа им. Абая (1964—1986). Главный редактор творческого объединения «Алем» киностудии «Казахфильм» им. Ш. Айманова (1987—1991).
        Организатор ряда международных культурных и гуманитарных программ. Председатель Союза хореографов РК, президент Международного фестиваля «Приз традиций».
        В ЕНУ им. Гумилева недавно состоялась встреча студентов с Дюсенбеком Накиповым. Ее организовала преподаватель кафедры журналистики доктор филологических наук Асима Ишанова. Поэт с удовольствием отвечал на вопросы аудитории.
        — До 12 лет я жил в ауле, где сохранилась исконная казахская культура. До этого периода большого мира не видел. Вокруг меня было замечательное окружение интеллигенции, я вырос в учительской среде. Затем судьба забросила в Москву, попал в совершенно иное поле. Увлеченный балетом настолько, насколько юноша отдается первой любви, беспамятно отдавал все силы и чувства Танцу. Когда уходил со сцены, возникла мысль: «А где мои корни?» В результате поиска истока определил, что сознательно нахожусь в нашем времени, знаю формы, тенденции мировой европейской культуры. Но я должен был найти в этом симбиозе возвращение к началу, где появляется тот нерв поэзии, литературы, который ныне признан критиками. Пусть ее и называют евразийской, литературой модернистского характера. Чистые корни для меня — это незабвение великих этических истин доброты, любви, сострадания.
        Какое-то время полагал, что стихи «древнего» танцовщика никому не нужны. Активно начал писать с 80-х годов и последние десять лет, когда мир перевернулся. Считаю себя в хорошем смысле советским человеком, которому многое было непонятно. Однажды ехал в транспорте и некая поклонница, давний зритель, увидела меня и воскликнула: «Ну и что же ты молчишь?! Скажи что-нибудь!» Так и началось.
        Иногда меня спрашивают, почему роман называется «Круг пепла»? Когда мне было 9 лет, я проводил каникулы на джайлау. Аул решил перекочевать на другое место. Мои родные что-то забыли и попросили вернуться, принести вещь. Я пришел в самом замечательном настроении на то место, где только что стояли юрты, и увидел круги пепла. Впервые я заплакал один на один с собой. Не знаю, почему. Там чувствовался запах вчерашних баурсаков, только что кипевшей жизни... Возможно, тогда во мне и проснулся поэт.
        Задумываюсь о времени. Очень сложно разомкнуть круги настоящего в прошлом. Мы вот с вами сейчас думаем, что живем настоящим, а на самом деле находимся в прошлом, а еще больше — в будущем. Ни кочевая культура, ни советская история никуда не исчезли. Они стоят встык со временем, которое завтра. Кочевой культуре, исключительно экологической по сути, не место в технократическом мире. Она оставила такой колоссальный пласт эстетики и философии, что не освоить это просто грех, даже мне, ленивому артисту балета, который любил после выступлений поспать. Вот почему всегда говорю о двуязычии, как и мой любимый поэт Олжас Сулейменов, о билингвизме. Он раскроется для каждого из нас, как цветок, и тогда нашему взору предстанет удивительное, диковинное растение, не то, которое запрограммировано педагогами и родителями.

        — Возникают ли мысли во время танца?

        — Конечно. Когда человек танцует, он биологически, генетически правильно думает. Если во время танца у тебя нет мыслей о любимой женщине, воспоминания о какой-то книге, размышления о слышимой в данный момент музыке — танец не получится. Недаром одними из интеллектуальнейших людей XX века стали артисты балета. В мировом списке пять гениальных танцоров — в первой десятке!
        Танец молодой души и тела дорогого стоит. Вообще удивляюсь тем людям, которые не любят танцевать. Сам до сих пор каждое утро танцую под музыку 45 минут. Почему? Это древнейшая память, то, на что природа работала миллионы лет, чтобы нас сделать прямоходящими. А мы забываем! Некоторые даже стесняются двигаться! В движении есть древнейший смысл, без зеркала понимаешь, что ты прекрасен, сколь в тебе все гармонично выстроено. Это не образ современной топ-модели и не гламурные представления о сексапильности, которая рождается тут (показывает на сердце). Когда читаю книгу писателя или поэта, иногда чувствую окаменелость. Я понимаю, что этот человек почему-то не любит двигаться или стесняется. Это есть в ментальности нашего народа, некоторые в 20 лет становятся каменными. Акимы все подряд — шкафы! Создан некий стиль преуспевающего человека. У нас даже сам Абай стоит как твердыня каменная, как будто никогда молодым не был. Посмотрите на его тонкие, хорошие черты лица на портретах, в книгах. И не верят иностранцы, что он великий поэт. А Пушкин какой? Живчик, пленяет легкостью и грациозностью. В современном обществе существует опасность — инерция консерватизма. Особенно в сознании, ментальности, модели поведения. Консерватизм хочет удержать быстротекущее время.
        Я себя не так давно ощущаю гражданином суверенного народа, пятьдесят лет прожил в СССР. Вам дана совершенно уникальная задача, особенно гуманитариям: осмыслить настоящее, чтобы успеть объяснить прошлое и дать задачу будущему, — возможно, об этом мой роман.

        — Роман «Круг пепла» имеет какое-либо отношение к фильму Калыкбека Салыкова «Балкон»?

        — Я старый «бродвеец» и ступил на этот «брод» в начале 60-х годов (алматинский «бродвей» — место встречи студенчества, интеллигенции на отрезке ул. Калинина (Кабанбай-батыра) от проспекта Коммунистического (ныне пр. Абылай-хана) до оперного театра им. Абая). Вышел замечательный фильм «Балкон», его делал мой покойный друг Костя, Калыкбек Салыков. Тогда я пришел на киностудию «Казахфильм» старшим редактором. В это время Шахимардан Кусаинов и Костя искали тему. Лучшей оказался «Бродвей», вдохновило и стихотворение Олжаса Сулейменова «Балкон», написанное в современной форме, открытым верлибром. В результате получился сценарий. «Бродвей» был не только у нас, но и в Москве на Тверской, в Питере на Невском. Студенты собирались ежедневно, ежевечерне в течение лета, с конца апреля до октября. И хорошо, что режиссер снял фильм вовремя, успели запечатлеть старый ТЮЗ (еще его можно увидеть в клипе «А-Студио» на песню «Джулия». — Прим. авт.), вместо него сейчас огромный «билдинг». Нужно сохранить хотя бы островок из прошлого и каким-то образом дать понять, что прошлое было прекрасно. В этом плане современный читатель может не сразу уловить тему «Бродвея», но я горжусь тем, что «Круг пепла» сопоставляют с замечательным фильмом Салыкова.

        — Где берег человеческий и как не утонуть в себе?

        — Вопрос, достойный написания второго романа. Берег человеческий, как раньше думал, это кожа. Все остальное чужое, а тело, в силу того что я танцовщик, воспринимал в качестве инструмента. Долго боялся заглядывать в душу, там такие бесы носились, о Боже мой! Даже простая влюбленность однажды привела к мысли, что убить ее надо, потому что она меня не любит! И заглядывать внутрь себя сложно, но если помнить о красоте, то уголечки зла внутри останутся, не разгорятся в костер, в дурной поступок.

        — Кто ваш учитель?

        — Прямо скажу, в литературе у меня нет учителей. Мог бы привести колоссальное количество литературных имен, начиная с Абая, русских классиков. Из поэзии близок Михаил Лермонтов, может быть, потому, что сам наполовину сирота. Вообще мой учитель — это атмосфера искусства, балет. В Москве имел возможность ходить в музеи, театры. И, конечно, книги, ведь ничего в жизни невозможно объяснить, а тексты иногда одним абзацем объясняют суть некоторых вещей. Мой любимый писатель — Леонид Андреев, он предвосхитил современную литературу. Как проникновенно Андреев пишет о детях — мы утеряли абсолютную органику чистого повествования. При этом автор всегда надреален, после чтения уходишь в неведомые высоты.

        — Чем и почему вас поразила Сей Сенагон?
       

        — Поразил феномен средневековой Японии эпохи Хейан. Императоров тогда отстранили от власти военные феодалы. Я жил в СССР, где у нас у всех были одинаковые брюки, ботинки, и вдруг открывается такая завораживающая, разнообразная жизнь! Что поразительно? Молодая девушка Сей Сенагон, чей свиток обнаружили в одном из храмов в 60-х годах двадцатого столетия сами японцы, оказалась одним из основателей мировой современной литературы. Ее «Записки у изголовья» есть начало всех жанров, от рассказов, повестей до романа, но главное — она обладала невероятным богатством души и слова.
        Придворные дамы той эпохи владели основами танца, пластики, игрой на цитре и т. д. Они знали, как составлять икебану, устроить нишу, ухаживать за мужчиной, и понимали, где у него находятся эрогенные зоны, — это тоже культура, и ничего такого в этом нет — но, самое главное, они знали всю литературу на тот период. Вы знаете, что тогда Япония многое заимствовала из Китая. Знаменитый поэтический сборник древности «Собрание мириад листьев» (Манъесю) был полностью переведен на японский. Почему поэма-цепочка? Одна придворная дама писала, произносила две строки, другая продолжала ее двумя другими, третья — создавала новые две, и так по кругу. Тогда же не было телевизоров, шоу, ночных клубов. Фрейлины получали при сочинении огромное наслаждение, при этом одна из них танцевала, другая наигрывала на цитре. Вот духовное богатство! Вот чем поразила Сей Сенагон, многие другие книги оказались пусты по сравнению с этой небольшой книжечкой! Затем появилась гениальная Нидзе с «Непрошенной повестью». Хрупкая 20-летняя девушка по масштабу мысли не уступает Шекспиру, и никому другому. Меня тронули ее одиночество, жизнь. Так я вышел из депрессии, которая настигла меня после ухода со сцены. Меня спасла Сей Сенагон! Читайте шедевры!

        ПОСЛЕСЛОВИЕ

        Старший преподаватель кафедры журналистики Дмитрий Мельников:

        — Поэзия Дюсенбека Накипова близка молодежи по форме, интонации, своеобразному эмоциональному рисунку, в то же время поэзия или лирический мир в большей мере будет понятен человеку, который уже перешагнул за середину жизни, потому что здесь сильны мотивы оценки пройденного пути, может быть, разочарования. Чувствуется новизна формы, и ключом к поэтическому творчеству является синтетизм сферы искусства — балет, музыка — все срослось. Поэзия Дюсенбека Накипова тяготеет к прозе, проза — к поэзии. Это пример творчества, где ощутима некоторая искусственность или утрированность, разделение поэзии и прозы. Или, во всяком случае, современная тенденция такова, что роды литературы, лирика и эпос, сближаются. Перед нами яркий пример такого сближения. Мы видим новые поэтические жанры, например стихи-эссе, когда эссеизируется даже поэзия. Преобладает верлибр, присутствует ритмопроза, даже на жанровом уровне диалог поэзии и прозы имеет место, и внутренним объединяющим началом выступает музыка, точнее говоря, музыкальность. И на уровне фонетическом, и на уровне смысла. Напевность, особое лирическое звучание проникают в прозу, отчего она становится поэтичной. Когда разговорные интонации проникают в поэзию, она «прозаизируется», на примере творчества Накипова можно убедиться — синтез продуктивен.
        Поэма «Песня моллюска» — это погружение в мир искажений, но еще может быть погружение в бессознательное, темное, непросветленное, что чувствуется и в романе «Круг пепла». Нужно сказать, такой опыт в искусстве присутствует, и иногда он мучителен, так как поэтически, художественно одаренный человек погружается в иные реальности, а с ними нужно уметь справиться. В этом помогает ощущение красоты.


  следующая публикация  .  Дюсенбек Накипов  .  предыдущая публикация  

Герои публикации:

Персоналии:

Последние поступления

06.12.2022
Михаил Перепёлкин
28.03.2022
Предисловие
Дмитрий Кузьмин
13.01.2022
Беседа с Владимиром Орловым
22.08.2021
Презентация новых книг Дмитрия Кузьмина и Валерия Леденёва
Владимир Коркунов
25.05.2021
О современной русскоязычной поэзии Казахстана
Павел Банников
01.06.2020
Предисловие к книге Георгия Генниса
Лев Оборин
29.05.2020
Беседа с Андреем Гришаевым
26.05.2020
Марина Кулакова
02.06.2019
Дмитрий Гаричев. После всех собак. — М.: Книжное обозрение (АРГО-РИСК), 2018).
Денис Ларионов

Архив публикаций

 
  Расширенная форма показа
  Только заголовки

Рассылка новостей

Картотека
Медиатека
Фоторепортажи
Досье
Блоги
 
  © 2007—2022 Новая карта русской литературы

При любом использовании материалов сайта гиперссылка на www.litkarta.ru обязательна.
Все права на информацию, находящуюся на сайте, охраняются в соответствии с законодательством РФ.

Яндекс цитирования


Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service