28-летний писатель Сергей Шаргунов вырос в семье священника, окончил МГУ, с двадцати лет публикуется в журнале «Новый мир», в двадцать один получил премию «Дебют». При этом работал помощником депутата, ездил журналистом в Чечню и Южную Осетию, баллотировался в Госдуму, но был снят с выборов за «нелояльность к власти». Последний роман Шаргунова «Птичий грипп» номинирован на премию «Большая книга» и уже вошел в лонг-лист «Нацбеста». О литературе, политике и Господе Боге Сергей рассказывает Анне Гилёвой специально для OZON.ru.
— В Вашем последнем романе «Птичий грипп» Вы, как мне показалось, жестко расправились и со своими соратниками по молодежным движениям, и со своими иллюзиями. С чем Вы пришли в политику и с чем оттуда вышли? От каких иллюзий избавились?
— «Птичий грипп» написан о трагедии, в которой, с одной стороны, действуют молодежные протестные группы — маргинальные, потому что отлучены от эфира, возможности высказаться, от политического влияния, выборов. Более того, официоз определяет их как фриков и лузеров, и они уверенно в таковых превращаются, потому что юны и незрелы. А с другой стороны, есть власть, которая разговаривает исключительно языком насилия. Роман ставит человека перед вопросом — как сшить это разорванное пространство, что делать, когда во власти — отморозки, и противостоящие ей тоже отморозились. Я не хотел ни с кем расправляться, я хотел показать политический мир во всей его эмоциональной и смысловой сложности.
«Птичий грипп» — гротескная вещь, ну а как без гротеска можно изобразить странных и буйных, например, Армию Кампучийских Маоистов (АКМ)? Лично я ни от каких иллюзий не избавился, просто убедился, что порыв, который возник, был загашен. Вовсе не значит, что он пропал или что он был бессмысленным.
— Вы воспеваете порыв?
— Я фиксирую, что он есть. К сожалению, власть избивает, подавляет или покупает его носителей, не желая разобраться. Я считаю, что нам нужны дискуссии, выяснение отношений, позиций и взглядов в открытом разговоре. Таков признак здорового общества. Иначе все идеи будут реализовываться через насилие, подполье и превратятся в карикатуру. Запрет на дискуссию ведет человека к колоссальному неверию в свою страну, ее будущее, рождает отчуждение между всеми.
— И как Вам быть в этой ситуации?
— У меня, к счастью, есть запасная площадка — искусство. Я могу писать о любви, о путешествиях, я могу любить, ездить на войну.
— Запасная площадка, не главная?
— В экзистенциальном, личностном смысле — главная. Но в социальном — нет.
— Вам хочется все же быть общественной и политической фигурой?
— Не то чтобы хочется, сама жизнь подталкивает. Это вечная история, которая происходит с русским литератором. Отзывчивость не по собственному хотению, а потому что «спрашивают — отвечаем». Есть, что ответить и предложить. Вообще я считаю, что писателя надо слушать, и перестроечный Съезд депутатов, где сидели Евгений Евтушенко и Василий Белов, — это достойная модель. Писатель как соединение идеалиста и горького реалиста — человек, который может быть полезен обществу. По крайней мере, слушать его надо. Но пока к этому не готовы. Что ж, и Пушкин, и Лермонтов отправлялись в ссылку, а Грибоедова тягали на допросы.
— Вы считаете, что это входит в стоимость билета в литературу?
— Да, это цена за русскую литературу.
— Вы сказали в одном интервью, что надо быть смелым и тогда тебе улыбнется удача: каторга и тиражи, слава и плаха. Почему эти понятия оказались рядом и почему Вы это умудряетесь воспринимать нормально?
— Потому что жизнь трагична, если обнажить ее, убрать попсовый туман. Конечно, это не нормально — страдать. Но вообще писательская деятельность аномальна. «Рыжему делают биографию», — знаменитая фраза Ахматовой о Бродском. Не потому что Рыжий так хотел, просто писатель скользит, не в силах остановиться, по пути удачливости и беды одновременно. Есть и другие примеры. Например, один из моих любимых писателей — Валентин Катаев. Его путь не назовешь тяжким, он прожил много лет в парче и в почете, но при этом, я думаю, с большими внутренними сложностями — его друзья налево и направо уничтожались. Под конец жизни он выстрелил во всех повестью «Уже написан Вертер...», сколько там муки, сладкой перебродившей боли! Луи Фердинанд Селин пошел на эпатажный вольготный компромисс с оккупантами и все равно получил каторгу, об этом его «Из замка в замок».
— Есть ли примеры счастливых писательских судеб, которые Вас вдохновляют?
— Все люди заканчивают свою жизнь формальным образом хреново. Можно ли называть счастьем долгую жизнь? В этом смысле у Катаева была счастливая в плане комфорта жизнь. У Хемингуэя вроде счастливая судьба, но он застрелился. Одни наши писатели погибли на дуэли, другие покончили жизнь самоубийством, Бродский умер во сне, а Юкио Мисима совершил зверское харакири.
— А чего хотите Вы?
— Да минует меня чаша сия. Легкомысленно и пошло было бы сказать, что я желаю себе трагической развязки. Конечно, не желаю. Просто хотел бы писать больше хороших книжек.
— В литературном мире какого писателя Вам хорошо?
— Есть уют, а есть подвиг. Например, я ездил в Чечню и на южноосетинскую войну. Не могу сказать, что мне было там хорошо, но я ездил. То есть я готов поехать в прозу Бабеля. Мне нравится эпичность в литературе, мне уютно в «Очарованном страннике» Лескова. Может, это связано с церковным бэкграундом, там теплая атмосфера, да и литургика свойственна русской литературе. Уютно у Бунина — просто дух перевести, любоваться носом нищего, похожим на клубничину. В рассказе Платонова «Возвращение» мне нравится слушать рано повзрослевшего трогательного мальчика. Нет, не всегда нужно стремиться к тому, чтобы было спокойно, иногда нужно себя бодрить и пытать. Я люблю роман Сартра «Тошнота», но уже несколько лет боюсь его перечитывать, чтобы не ввергнуть себя в это состояние. С книгами сложные отношения, как с людьми и как с территориями. Куда поехать? В военные горы или в Париж, на пляж или отправиться в Склиф и сделать оттуда страшный репортаж, насытиться новыми опытами? В этом писательская свобода. У каждого писателя свой стиль, свой почерк, литература узка и в то же время она бескрайняя. Писатель имеет огромное количество ролей и возможностей воплощаться в разных персонажей и находить себя в разных состояниях.
— Что в этом плане дает журналистский опыт?
— В свое время я работал репортером в отделе расследований «Новой газеты», мы летали по стране с Юрием Щекочихиным, я очень много видел. Я был на штурме «Норд-Оста», писал оттуда репортажи. Жизнь — это шлак, мусор, который перерабатывается, сгорает, и возникает искусство. Сор драгоценно важен, чтобы росли стихи и вспыхивала проза. Журналистика не обязательно связана с экшном и потрясениями. Это может быть аналитическая журналистика, интервью. Ты наблюдаешь за людьми. На самом деле общественная деятельность — тоже бесконечное наблюдение за людьми, сдирание масок, соскальзывание имиджей.
— Искали ли Вы для себя доказательства существования Бога, или для Вас это была изначальная данность? Все-таки Вы родились и выросли в семье священника.
— Еще как искал, и до сих пор не остановился в этом поиске. Я ничего не могу сделать с некоторым своим неверием, и зачем здесь притворяться. Я скорее мистик. Верю в закономерность происходящего, стараюсь делать хорошее, практически по молчалинскому рецепту: он говорил, что нужно не только быть ласковым со своей собакой, но и со своим слугой и собаку его погладить. В этом принципы внешней нравственности. Иногда я прихожу в церковь. Я наблюдал в жизни очень неглупых людей, которые фанатично веруют, например, как Анастасия Ивановна Цветаева. Но у меня всегда был барьер. Случались некие чудеса, бывали сновидения, но ничто меня не подвигало к безоговорочной вере. Однако я за церковь. Я считаю, что русская церковь — это важный момент, пристанище. Правильно говорит Христос, что он пришел не к здоровым, а к больным. Церковь выполняет и терапевтическую функцию, и облагораживающую.
— Как Вы для себя формулируете свою писательскую программу-максимум?
— Написать новые серьезные книги. В них должны быть честные слова, я не хочу, чтобы эти книги угождали читателю. Но эти книги будут, в том числе, экспериментаторскими. Можно показать супероптимистичных и активных героев, и это сверкнет новым словом в литературе, и показать их не в жанре соцреализма, а модернистски. Я пишу о герое, о героизме, который возможен в нашей жизни, о чувствах, об эмоциях, об одиночестве, о том, как человек себя может в этом мире осуществить. О «я» и «мы». Есть литература «я» и есть литература «мы», я это сочетаю. Окрыляющие общие планы и глубокий индивидуализм. Счастливые мгновения... По-хорошему, весь текст должен состоять из этих мгновений. Цепочка совершенных мгновений.
— Вы верите в то, что литература влияет на жизнь?
— Да, конечно, очень сильно влияет. Настоящая литература — это та, прочитав которую, человек чувствует себя измененным, чувствует, что с ним что-то совершилось. В каком-то смысле литература затмевает и журналистику, и политику. Если ты осуществляешь что-то актуальное (бизнес, политика, СМИ), это дарит ощущение головокружительного опьянения, но это нечто одномоментное, и похмелье горькое. А писательство — занятие муторное, скучное, как сидеть и воду хлебать, но зато потом это головокружительное опьянение — для читателя на века, и для писателя, пока он жив.
— Что ждет литературу сейчас?
— Я человек довольно индивидуалистичный, не люблю мыслить в рамках поколения, но стоит признать, что одновременно со мной появилось некоторое количество авторов: Роман Сенчин, Захар Прилепин, Герман Садулаев, Дмитрий Новиков, Денис Гуцко, Василина Орлова; несколько критиков: Михаил Бойко, Алиса Ганиева, Валерия Пустовая, Андрей Рудалев, Кирилл Анкудинов, Сергей Беляков — видите, какой список внушительный! Мы пришли в начале «нулевых», когда была надежда на перемены. Мы стали печататься и в либеральных, и в патриотических толстых журналах. Например, у меня в марте вышел рассказ и в журнале «Знамя», и в журнале «Москва». Мы стали сшивать обратно литературный процесс. Мы синтезировали два очень важных момента: любовь к серьезности и любовь к свободе. Мы попали под каток гламура, кое-кто под политические репрессии, но мы не приняли давление сверху. И мне действительно интересно, о чем мы все будем писать.
|
