|
Татьяна Риздвенко. Для Рождества, для букваря, - М., ОГИ, 2002. – 60с. (Поэтическая серия клуба «Проект О.Г.И.»). ISBN 5-94282-022-8
Один мой приятель сказал, что стихи Тани Риздвенко похожи на детский утренник, с воздушными шариками и прочей праздничной атрибутикой. Я с таким ощущением не согласна, но ведь отчего-то оно должно было возникнуть. Когда я стала об этом думать, я поняла: утренник действительно имел место, но еще утром, до того. А вечером автор взялся за перо. В атмосфере еще что-то витает, вроде все утихло, но еще не стало воспоминанием.
Но это бессознательное. Вполне сознательно приходит другое: в какой-то момент чтения ты вдруг начинаешь ощущать себя своего рода слоном в посудой лавке – сосредоточенно застывшим среди фарфоровых чашек, прозрачных трубочек, стеклянных пузырьков и ладошек, полных «зыбкого тепла», и ты уже вынужден сам (впрочем, без особого насилия над собой, а даже с неким благостным трепетом) «в ладонях жиденькую нежность,/ висящую на волоске,/ носить, лелеять и голубить,/ не выпускать ни на секунду,/ поскольку жалко упустить».
Танины стихи не просто легки и прозрачны (это всего лишь иллюзия). Прозрачность и легкость возникает как чистая вода. Нет, не дистиллированная и не кипяченая. Ведь «при кипенье портится характер/ воды плебейской из водопровода,/ невыхоленной, с фауной и флорой –/ простой грязнули непосеребренной...» Нет, эта вода – очищенная и посеребренная. В каждом стихотворении происходит это очищение, фильтрация, высвобождение красоты из некрасоты.
Взгляд поэта видит разное, отнюдь не только красивое. Он не проскальзывает мимо уродства. Зрение поэта «избыточно». Но нежность тоже «избыточна». Именно она позволяет поэтическому взгляду снимать с предметов «грязную коросту», «раздевать» с него стекло повседневности. И воспринимать в первозданной красоте и чистоте. И от этого сразу делается «светло, тепло и празднично в клоаке».
В каждом тексте Тани Риздвенко осуществляется катарсис. Окружающий мир фильтруется через взгляд, «покрытый линзой нежности и влаги», через трубочки и пузырьки, через кожные поры поэтического восприятия и преподносится читателю на фарфоровом блюдечке.
«Да вытрет ноги всяк сюда входящий!»
Так рождаются «в восторге голом/ чистейшие слова», которые «висят на волоске», как ониксы и агаты, вынутые из оправы обыденного.
В конце концов, ты понимаешь, что это не просто ощущение, это – авторское кредо. Такое мировосприятие – осознанная позиция и осознанная необходимость.
«Желанье выдавить по капле
раба предметицы земной,
что будет сказано на камне,
воздвигнутом по-надо мной».
При том, что стихи Тани Риздвенко на редкость предметны. А пространства между всеми этими «предметами» заполняются бытовой и телесной тканью. Но все это лишь поверхность. Бытовое становится духовным, телесность читается как чувственность, а каждый предмет оживает, движется, дышит. В каждом предмете «жидкости кипят и жизни вишенку кропят». А все прочее – обесценивается и сникает «на фоне неостановимой и беспощадной белизны».
Однако, имея дело с таким зрением, распускающимся как масло и обволакивающим житейские формы неблагополучия, горящим чисто, «как свежевыкупанный конь», трудно удержаться от азартного ожидания срыва. Вот сейчас взгляд сорвется, смажется, это обязательно должно произойти, потому что невозможно так долго балансировать по волоску, натянутому над клоакой!
И это происходит:
«Хочешь сказать: блядская жизнь,
но выйдет просто фигура речи.
Хочешь спросить: что за хуйня?
Но кто поверит тебе, такому».
Может, кто-то и поверит, если посильнее вскрикнуть.
«А ты не верь, все это сон.
Все это пакостное чтиво,
А жизнь – возвышенно-учтива,
в обложке черно-золотой
под теплой литерой литой»…
|
