Москва Мурманск Калининград Санкт-Петербург Смоленск Тверь Вологда Ярославль Иваново Курск Рязань Воронеж Нижний Новгород Тамбов Казань Тольятти Пермь Ростов-на-Дону Саратов Нижний Тагил Краснодар Самара Екатеринбург Челябинск Томск Новосибирск Красноярск Новокузнецк Иркутск Владивосток Анадырь Все страны Города России
Новая карта русской литературы
Страны и регионы
Города России
Страны мира

Досье

Публикации

напечатать
  следующая публикация  .  Все публикации  .  предыдущая публикация  
Интервью Ярослава Могутина газете «Петербург на Невском»

03.06.2008
         - Что для тебя значит стать лауреатом премии Андрея Белого?
        - Это моя первая премия. Вообще, поскольку я не пью, я предложил премию Белого давать не водкой, а кокаином. «Белый» на наркоманском сленге - кокаин. Или разделить по категориям: за поэзию - грамм кокаина, за прозу - унцию травы, за критику - пузырек кетамина, ну а за особые заслуги - три промокашки с кислотой. Нечто подобное я предложил в ответной речи. Думаю, подобные призы очень благотворно сказались бы на нашем литературном процессе. У меня двойственное отношение к каким-либо премиям. Я крайне неловко себя чувствовал в компании остальных лауреатов, никого из которых я не знаю. Они сгодились бы мне в дедушки. Я не считаю, что я в том возрасте и положении, когда можно становиться лауреатом и почивать на лаврах. Я нахожусь в развитии, на неком переходном этапе от маргинального статуса к статусу «взрослого» писателя. С одной стороны, приятно, когда тебя поощряют, с другой - я принадлежу к альтернативной культуре и ни при каких условиях не хочу становиться частью литературного официоза, который мне был всегда ненавистен. Моими литературными авторитетами всегда были люди, не получавшие премий, скорее наоборот - страдавшие за свою литературу.
        - Кто это?
        - В основном, французы: де Сад, Рембо, безусловно, Жене, Батай. Из англоязычных авторов - Берроуз, Аллен Гинзберг и Деннис Купер, которых я переводил на русский, Хантер С. Томпсон, Буковски. За исключением Гинзберга, все остальные до конца жизни оставались достаточно маргинальными авторами.
        - Есть ли такие авторитеты среди русских писателей?
        - Я плохо знаком с современными авторами. Я уже 6 лет живу в Нью-Йорке - дольше, чем прожил в Москве. Но еще до отъезда я увлекался битниками и интересовался теми писателями, о которых уже сказал. Интересы мои всегда были «западническими». Не могу сказать, что кто-то из русских оказал на меня большое влияние. Но в разные периоды я увлекался и Леонидом Добычиным, и Вагиновым, и Евгением Харитоновым, двухтомник которого я в свое время составил для издательства «Глагол», и Сашей Соколовым, и Лимоновым, с которым меня постоянно сравнивали. Кстати, Саша Соколов и Харитонов тоже были лауреатами премии Белого. Так что я оказался в неплохой компании.
        - Ты уехал по общеизвестным причинам или были еще какие-то?
        - Достаточно известный факт, почему я уехал. Из-за моих публикаций против меня было заведено два уголовных дела. Я был вынужден попросить политическое убежище в Штатах. Это был шаг, продиктованный обстоятельствами. Два года жизни ушло на борьбу с этими мудаками из прокураторы, которые таскали меня на допросы и очные ставки. Меня заставили дать подписку о невыезде, я не мог уехать из Москвы даже по приглашению западных университетов. Мне инкриминировали две статьи: ст. 208, часть 2 («злостное хулиганство с исключительным цинизмом и особой дерзостью», до 5 лет лишения свободы) и ст. 74 («разжигание социальной, национальной и религиозной розни», до 7 лет). Меня защищал известный адвокат Генрих Падва. Если бы не он, у них был бы реальный шанс меня посадить. Недавно я узнал, что прокурора, который открывал против меня уголовные дела, избили и затоптали насмерть какие-то чечены. Узнав об этом, я подумал: И ТАК БУДЕТ С КАЖДЫМ! Мои первые журналистские материалы были откровенно скандальны и провокационны. Я с азартом разоблачал кумиров нашей гнилой интеллигенции, глумился над ее священными коровами. Меня обвиняли и в «поколенческом расизме», и в том, что я пишу исключительно ради самоутверждения. Я нажил себе много врагов среди коллег-журналистов. Кстати, сейчас, после вручения премии Белого, они опять активизировались. Обрушились на меня с новой силой и яростью. Мне каждый день приносят разгромные публикации обо мне. Все, что я делаю, и даже сам факт моего существования, не дает им покоя. С одной стороны, это воодушевляет и веселит, с другой - становится как-то не по себе от пещерного уровня большинства публикаций. Серьезной критики нет. В основном это набор гомофобных ругательств.
        - То есть тебе это неприятно?
        - Не могу сказать, что для меня это большая неожиданность. Во-первых, я всегда был сам по себе, не принадлежал ни к одному клану, ни к одной тусовке. А в понимании большинства наших деятелей литература - это колхоз, где можно чего-то добиться лишь связями или выслугой лет. Во-вторых, когда пишешь о каких-то маргинальных проявлениях человеческой природы - в психике, физиологии, стиле мышления, поведения - понятно, что у многих это будет вызывать негативные чувства: неприятие, раздражение, отвращение, ненависть. Ненависть, на мой взгляд, гораздо более сильное чувство, чем любовь и обожание. Если тебя ненавидят, значит, ты сделал что-то значительное. Поэтому мой герой Cупермогутин, автор «Sверхчеловеческих Superтекстов», - это средоточие вселенского зла и всех мыслимых человеческих пороков. Как говорится, «лучше грешным быть, чем грешным слыть».
        - Твой эпатаж - это желание освободиться от тоски, одиночества и предчувствия смерти? Или его причина - желание действительно лишь эпатировать публику?
        - Во всех моих текстах присутствует элемент провокации и эпатажа. Это глупо отрицать. В моих ранних публикациях это было иногда самоцелью, подростковым желанием самоутверждения любой ценой. У меня, как у любого провинциала, была масса комплексов, стремление быть принятым на равных с детьми, которые выросли в столице. Это все хрестоматийно. Одним из факторов моего успеха была молодость. Я начал публиковаться в 17 лет, и к 20 годам был уже достаточно известным журналистом и критиком. Кстати, на Западе не существует такого понятия как «известный журналист». Это абсурд. Чисто постсоветский выверт. Журналистика - это утилитарный низменный жанр. К 20 годам я выжал из журналистики все, что можно. Манипулируя масс-медиа, я пытался вырваться из тесных рамок этого жанра. Литература помогла мне выйти на новый уровень, писать о вещах более серьезных и фундаментальных, экспериментировать со стилем и языком. Меня часто обвиняют в порнографичности. Конечно, мои тексты достаточно натуралистичны, в них много секса, насилия, жестокости, грязи. Но, как сказал мой близкий друг, который знает, что моя литература абсолютно автобиографична: «Ты пишешь о сексе так, что после этого противно им заниматься!» В моих книгах помимо секса есть какие-то фундаментальные размышления о жизни и смерти, о природе человека, о мутациях, происходящих в сознании людей и образе жизни, различные альтернативные варианты существования. На Западе есть традиция литературы «грязного натурализма», там гораздо больше людей, которым эти вещи доступны и понятны. В России это вызывает такое раздражение потому, что здесь не принято об этом говорить. А тем более писать. По сути, мои книги - интимные дневники, где подробно документированы все мои связи. Должен признаться, что это весьма осложняет мою личную жизнь, портит отношения с близкими людьми, ставшими моими невольными персонажами. Поскольку я не меняю ни имен, ни фамилий. Как я сам написал: СО МНОЙ ОПАСНО ИМЕТЬ ДЕЛО. Я ВСЕ ВСЕГДА ОПИСЫВАЮ.
        Вот некоторые биографические подробности, которые я почерпнула из текстов Могутина. Он носит линзы, не ест мяса, не любит парфюм и make-up, ему не нравится, когда девушки выщипывают брови, ему нравится одеваться просто и без затей, он заводится от пирсинга, ненавидит Рождество и вероломство, любит cash, ощущение опасности и самого себя.
        - Как сложилась твоя литературная судьба в Америке?
        - Первые три года жизни в Америке у меня не было ни одного русского знакомого. Я общался только с американцами. Не из снобизма или русофобии, просто круг моего общения так сложился. Нью-Йорк по своей природе - космополитический город. Я тоже космополит. И потом, знаете, не могу сказать, что испытываю какую-то особую ностальгию по русскому прошлому. В нем было не так много хорошего. Были бездомность, пьянство, отчисление из техникума, потом из университета, аресты за пьяные дебоши в метро и на каких-то презентациях, конфликты с властями, анонимные угрозы. Я бунтовал против всех и вся, против самого себя. Я уезжал отсюда в ранге дебошира и скандалиста, которого многие знали, но мало кто принимал всерьез. В Америке я стал серьезно заниматься литературой, выпустил две книги стихов, начал писать прозу. Сейчас мне стало легче публиковать свои переводы на английский, немецкий, итальянский, чем русские оригиналы. Постоянно выходят антологии с моими текстами, публикации в западных изданиях, художественных каталогах и монографиях. Я много выступал с лекциями в разных американских университетах и колледжах, где изучают мое творчество. Так что грех жаловаться.
        - Насколько я знаю, в издательстве «Лимбус-пресс» скоро должен выйти сборник твоих интервью?
        - Да, это 30 лучших интервью за 10 лет моей журналистской карьеры. Среди героев книги - такие культовые персонажи, как Аллен Гинзберг и Деннис Купер, режиссеры Гас Ван Сант, Брюс ЛяБрюс и Франсуа Озон, звезда фильмов Уорхола-Морриси Джо Даллесандро, певица и актриса Джули Круз, известная многим по сериалу «Твин Пикс», и другие знаменитости, с которыми мне довелось познакомиться, живя на Западе. В книге много забавных историй, например, о том, как полуживой Гинзберг пытался залезть мне в штаны. Сейчас я веду переговоры с «Лимбусом» по поводу еще одного сборника моих эссе «Суки большие и маленькие». Готовлю сборник прозы, куда войдут тексты из уже опубликованных книг «Америка в моих штанах» и «Роман с немцем», а также мой новый роман «Бархатная мафия», над которым я сейчас работаю. Это такой постмодернистский ремейк «80 дней вокруг света» Жюля Верна. Каждая глава написана в новом месте, в новой стране.
        - Ты живешь на литературные гонорары?
        - Нет, конечно. Я же не Маринина и не Стивен Кинг! Я много работаю как модель для известных западных фотографов и художников, таких, как Тьерри Ричардсон, Райнер Феттинг, Аттила Ричард Лукас, Жан Марк Провер. Недавно сам начал заниматься фотографией. Визуальное искусство легче показать и продать, оно не требует перевода. Пару лет назад я снялся в главной роли в фильме Брюса ЛяБрюса «Skin Flick», который с успехом шел на разных кинофестивалях по всему миру, был хитом в Европе, особенно в Германии, где меня узнают на улицах по постерам. Кроме этого, я снялся в нескольких порнофильмах. Знаете, у Лимонова есть рассказ «Великий и могучий русский секс», где он пишет, что хотел бы сняться в порно, чтобы у потомков не было сомнений в его мужских достоинствах. Лимонов об этом только мечтал, а я это сделал! Ну, а литература для меня - это, скорее, хобби, своего рода терапия, с помощью которой я пытаюсь избавиться от своих фобий и комплексов, от саморазрушительных и антисоциальных фантазий.
        - Ты пишешь за столом? В кабинете? Или в кафе, где много народа? Или в ритм шагов?
        - Лучше всего я пишу в самолетах и поездах. «Sверхчеловеческие Superтексты», книга, за которую я получил премию, по сути - путевой дневник. (Действительно. Под каждым стихотворением, кроме даты написания и места пребывания имеется стоимость билета в долларах США. - Авт.) Я не кабинетный писатель. Мне скучно жить в одном месте, в одной стране. Я веду кочевой образ жизни. Какой-то критик назвал меня интернациональным бомжом. Это определение недалеко от реальности. Последние полгода у меня вообще не было постоянного места жительства. Я объездил всю Европу от Амстердама до Лиссабона, был в Центральной Америке, в Гватемале и Коста-Рике, две недели жил в джунглях, без телефона, телевизора, интернета и горячей воды, потом провел месяц в Калифорнии, и вот теперь опять здесь. Я по-прежнему считаю Нью-Йорк своим домом, у меня там много друзей и квартира в лучшем районе Гринвич Вилладж, которую я сдаю в свое отсутствие. Но и в этой квартире нет письменного стола. Я пишу лежа, стоя, сидя в кресле. Делаю рукописные заметки, потом дорабатываю их на лап-топе, который всегда вожу с собой. Раньше, когда писал стихи, некоторые фрагменты приходили из снов, во сне. Я импульсивный человек. Бывают моменты, когда мне нужно что-то немедленно записать, для этого сгодится и счет в ресторане, и салфетка, и использованный билет, и клочок бумаги. Главное - что я не сижу за письменным столом в кожаном кресле и ничего из себя не вымучиваю, как большинство русских писателей и писателей вообще.
        - Твое непрерывное разъезжание по миру - бег от чего-то? Или метод получения недостающих эмоций, идей, образов из постоянно меняющейся окружающей среды?
        - Я думаю, это форма некого психического расстройства. То, что по-английски называется Attention Deficit Disorder. Мне сложно фокусировать свое внимание на одном человеке, на одном месте, одной стране. Мне постоянно нужна смена декораций, окружающего антуража, среды, чтобы перерождаться - и внутренне, и внешне. Это касается и стиля мышления, и стиля одежды, и моего литературного стиля. Для меня это главное: смена масок, имиджей, постоянный поиск самого себя.
        - В прошлый приезд летом 2000 года ты привозил в Москву свои фотопроекты. А в этот раз?
        - В прошлом году в галерее «Риджина» была показана моя мульти-медиа инсталляция «Сон Терминатора»: фото, видео, шум. Этот проект был сделан в Нью-Йорке в помещении строящегося небоскреба с использованием современных технологий - цифрового видео и компьютерного монтажа. Выставка «Фетиши» прошла в рамках Московского фотобиеналле. Это 13 абстрактных «ню», которые до этого демонстрировались в одной из нью-йоркских галерей в Сохо. Я по-прежнему много занимаюсь фотографией, снимаю для русских и западных журналов, собираю материал для своего фотоальбома. А в этот раз приехал в основном по издательским делам.
        - Какие изменения в тебе отметили старые знакомые?
        - Во-первых, говорят, я стал моложе. Слышать это странно - куда уж моложе! Кто-то заметил изменения в имидже, кто-то - во внешности, кто-то - в поведении, в стиле одежды. У меня часто и непредсказуемо меняются пристрастия. Я люблю импровизировать, в этом нет никакого расчета. Я всегда стараюсь делать только то, что мне интересно, общаюсь только с теми людьми, с которыми интересно. Иногда даже в ущерб карьере.
        - То есть, ты можешь отказаться от каких-то проектов, сулящих выгоды, лишь потому, что они тебе не интересны, или люди, их предлагающие, неприятны?
        - Абсолютно так. Я плохой карьерист и еще худший коммерсант.
        - Твоя сексуальная ориентация мешает карьере в консервативной Америке?
        - Моя ориентация достаточно неопределенна, о чем можно судить по моим текстам. У меня были отношения и с женщинами, и это все мной описано. Я стал известен в качестве гея потому, что первым в России стал открыто писать на гомосексуальные темы. Конечно, этому способствовала и моя попытка регистрации первого в России гомосексуального брака, вызвавшая в свое время большой скандал. Это и спровоцировало основные проблемы с властями. Мне кажется, деление на гомо- и гетеро- - устаревшая формула, имеющая отношение скорее к медицинским догмам или к статьям Уголовного кодекса. Я принадлежу к поколению людей, для которых проблема гомосексуализма перестала быть проблемой. Меня неоднократно пытались уличить в том, что я сделал карьеру благодаря некой мифической «Голубой Мафии», опутавшей своими похотливыми щупальцами весь мир. Хочу сказать, что в Америке на самом деле сильна инфраструктура гомосексуального сообщества, и мое близкое знакомство с этой субкультурой подробно описано в книге «Америка в моих штанах». Но если я чего-то и добился на Западе, то скорее вопреки знакомству с гей-бонзами, которые всячески пытались привлечь меня в свои ряды. Я никогда не был и не хотел быть гей-активистом. Мне кажется, гей-идеология мало чем отличается от идеологии гетеросексуального большинства. Сексуальное сектанство ничем не лучше религиозного. Все это рассчитано на людей со слабыми мозгами. Меня как писателя интересует прежде всего мутирующая природа современного человека во всех ее проявлениях, идет ли речь о психике или физиологии, экспериментах с наркотиками или садо-мазохизмом, разного рода фетишах и фантазиях о насилии и убийствах. Я пишу не для гомосексуалистов и даже не о гомосексуалистах, я показываю скорее изнанку этой субкультуры, ее отталкивающую сторону, без грима и париков.
        - А ты знаешь, кто читает твои книги?
        - Я могу судить только по своим выступлениям. Основная часть аудитории - девицы. Думаю, гомосексуалисты покупают мои книги в последнюю очередь. У меня грубый, мужской язык, в моих книгах нет и намека на педерастическую слащавость. Мои книги интересны людям с открытым сознанием, восприимчивым к современным, актуальным вещам. И, конечно, прежде всего, они адресованы тем, кто не удовлетворен нынешним уровнем русской литературы, кто ищет чего-то нового, необычного, о чем по-русски никогда не писалось.
        - Ты относишь их к элитарной литературе или массовой?
        - Я всегда старался балансировать на грани андеграунда и мейнстрима. Сомневаюсь, что мои книги будут иметь большой коммерческий успех. С другой стороны, у меня слишком большие амбиции, чтобы удовлетворяться славой писателя, широко известного в узких кругах. Мой ориентир - те авторы, о которых я говорил в начале интервью. Они не получили ни Нобелевской премии, ни Пулитцеровской, но вышли на тот общечеловеческий, общекультурный уровень, возвысивший их над тусовкой, в которой они начинали. Я считаю, что сейчас понятие «богема», «богемный писатель» - чистый анахронизм. Новое время определяет новые условия. Человек не может оставаться богемным персонажем, если он рассчитывает на признание за пределами своего круга. Именно это меня всегда интересовало - выйти за пределы своей тусовки, за пределы уготованной тебе судьбы.
        - Ты ощущаешь переход в новое тысячелетие?
        - Мне кажется, я жил в нем с момента своего рождения. Главные отличительные особенности нашего времени - это быстрота, новые технологии, смешение всех жанров. Это - мое время, и оно только начинается.


  следующая публикация  .  Все публикации  .  предыдущая публикация  

Герои публикации:

Персоналии:

Последние поступления

06.12.2022
Михаил Перепёлкин
28.03.2022
Предисловие
Дмитрий Кузьмин
13.01.2022
Беседа с Владимиром Орловым
22.08.2021
Презентация новых книг Дмитрия Кузьмина и Валерия Леденёва
Владимир Коркунов
25.05.2021
О современной русскоязычной поэзии Казахстана
Павел Банников
01.06.2020
Предисловие к книге Георгия Генниса
Лев Оборин
29.05.2020
Беседа с Андреем Гришаевым
26.05.2020
Марина Кулакова
02.06.2019
Дмитрий Гаричев. После всех собак. — М.: Книжное обозрение (АРГО-РИСК), 2018).
Денис Ларионов

Архив публикаций

 
  Расширенная форма показа
  Только заголовки

Рассылка новостей

Картотека
Медиатека
Фоторепортажи
Досье
Блоги
 
  © 2007—2022 Новая карта русской литературы

При любом использовании материалов сайта гиперссылка на www.litkarta.ru обязательна.
Все права на информацию, находящуюся на сайте, охраняются в соответствии с законодательством РФ.

Яндекс цитирования


Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service