Москва Мурманск Калининград Санкт-Петербург Смоленск Тверь Вологда Ярославль Иваново Курск Рязань Воронеж Нижний Новгород Тамбов Казань Тольятти Пермь Ростов-на-Дону Саратов Нижний Тагил Краснодар Самара Екатеринбург Челябинск Томск Новосибирск Красноярск Новокузнецк Иркутск Владивосток Анадырь Все страны Города России
Новая карта русской литературы
Страны и регионы
Города России
Страны мира

Досье

Публикации

напечатать
  следующая публикация  .  Все публикации  .  предыдущая публикация  
Живое тепло

25.03.2008
        Осознав, что нуждаюсь в напоминании о неумолимом ходе времени, я решил воспользоваться компьютером. Там для этой цели предлагается большой выбор бубнов, тимпанов и человеческих голосов. Я наугад выбрал какой-то голос и погрузился в работу. И вдруг вздрогнул: из компьютера заговорил Уфлянд. «It’s eleven thirty-y-y», — сказал он, причем тем особым голосом, которым говорил, будучи слегка навеселе, — немножко медленнее, басовитее и насмешливее, чем в трезвом состоянии. Прошло почти шесть недель со дня смерти Уфлянда, и вдруг время в моем компьютере заговорило его голосом.
        Это было удивительно еще и потому, что одно из моих ярких ранних воспоминаний об Уфлянде тоже связывает его с отсчетом времени. Мне уже случалось об этом рассказывать. Всей нашей компанией мы ночевали на чьей-то зимней даче. Наташе Лебзак, в которую были влюблены Леня Виноградов и Володя Уфлянд, надо было с первой электричкой вернуться в город, чтобы поспеть на репетицию в театральный институт. Будильника у нас не было, и вот Уфлянд c Мишей Ереминым, произведя на бумажке какие-то расчеты, положили булыжник в кастрюлю с водой, вынесли ее на мороз, а когда промерзло до дна, внесли в кухню и укрепили кверху дном над пустым тазом. Расчеты их оказались не совсем точными, и страшный грохот разбудил нас всех не в пять тридцать, а в три часа ночи, но какова смекалка!
        Уфлянд вообще был на редкость сообразительным и умелым. Столяр, монтер, художник, поэт, слесарь, водопроводчик — во всех этих областях он был не дилетантом, а профессионалом. Люди этих профессий в России известны склонностью к выпивке, и в этом отношении Уфлянд от них не отличался. Мы воспринимаем слова «веселие Руси» как иронические, но пьянство Уфлянда действительно было веселым занятием и таким же веселым состоянием.
        На заключительных страницах своего трактата «Двести лет вместе» Солженицын делает попытку взглянуть на Россию глазами интеллигентного еврея. К этому его подтолкнул известный в свое время самиздатский документ — донос группы литераторов властям по поводу творческого вечера в ленинградском Доме писатeлей, на котором выступали Бродский, Уфлянд, Довлатов и другие. Солженицын с презрением отзывается о доносчиках и симпатизирует участникам вечера — как ему кажется, «молодежи предпочтительно еврейской». «А меня как ударила, — пишет он, — ведь и верность этих просквозивших на том вечере еврейских настроений. «Россия отражается в стекле пивного ларька», — будто бы сказал там поэт Уфлянд. — И ведь верно! вот ужас. — Похоже, что выступавшие прямо — не прямо, может, в разрывах слов и фраз, но обвиняли русских, что они ползают под прилавками пивных и жены выволакивают их из грязи; что они пьют водку до потери сознания...» 1
        Вот как опасно цитировать, не зная контекста! В стихотворении Уфлянда «Прасковья» (1967) герой натыкается в лесу на пивную будку:

        Не слышно возле воплей комариных.
        Не видно ног из-под нее куриных.
        Там в будке кто-то рукоять качает
        и щедро пиво расточает.
        Виденье в современном стиле
        на древней и святой земле?
        Нет!
        Отражается Россия
        как в зеркале, в ее стекле.

        Ни отвращения, ни презрения Уфлянд к завсегдатаям пивного ларька не испытывает. Он — один из них. Его ирония искренне добродушна. Мы имеем дело не с сатирой, а с идиллией.

        Смех, пенье, дружескиe шутки
        всегда звучат у этой Будки.
        Свои благословенья дивной Бочке
        шлют Жены Русские и Дочки.
        Она ввиду таинственных причин
        влечет к Себе лишь Истинных Мужчин.

        Более того, для Уфлянда веселие Руси — коммунальный обряд. Если угодно, даже соборное причащение.

        Каждый Богу помогает,
        соблюдая свой обряд.
        Люди сена избегают.
        Кони мяса не едят.
        Гости пьют вино с закуской.
        (Тот под лавку загудел.
        Тот — еврей. Тот, вроде, — русский.
        (Кто какой избрал удел)).
        («Внешне бодр...», 1966)

        И чуть дальше в том же стихотворении:

        Там
        сомненье появляется:
        может статься, я — в раю?

        Я не знаю ни одного поэта со времен Данте, который бы видел Рай столь отчетливо, как Уфлянд. Вознесeние в горние сферы начинатся для него с дружеской попойки. Он пишет в «Песне о моем друге» (1968):

        Я становлюсь готов к любому подвигу, желаю страстно жизнь отдать в боях, когда ко мне с женой своею под руку мой лучший друг шагает на бровях; то ногами рисует круги, то за пазуху руку засунет. Знать, гостинец несет на груди в запечатанном круглом сосуде.
        Получка жжет карман ему и премия. А вкус закуски, как всегда, претит.
        И Небеса услышат наше пение. И Бог на нас вниманье обратит. Он скажет нам:
        — Спокойнее, родимые. Я вас и так, сирот моих, люблю. Берите все с
        собой необходимое и отправляйтесь отдохнуть в Раю. Вскрикнут матери, жены и тетки. Их на время охватит тоска. Выдаст нам Господь путевки и оформит отпуска.
        Тишь. Теплынь. Пахнет луком поджаренным. Это — Рай в представленье моем. Встретив Кеннеди с Гагариным, слезами обольем.

        Я вспоминаю, как однажды мы сидели у Уфлянда в тесной, но изумительно им оборудованной квартире, он читал стихи, и я увидел, как у моего друга, пожилого художника Бориса Федоровича Семенова, при словах «Знать, гостинец несет на груди в запечатанном круглом сосуде» глаза наполнились слезами умиления. Эмоциональное воздействие этого перифраза, этого «приема остранения» на Б.Ф. было тем более удивительно, что смолоду он был дружен с Хармсом, его поэтический вкус воспитывался в обэриутском кругу, а Уфлянд — поэт принципиально другой, чем обэриуты.
        Хотя сам он порой и возводил генеалогию своих стихов именно к их поэтике, все-таки между ними не было внутреннего сходства. «Звезда бессмыслицы», радикальные семантические эксперименты, жесткий абсурдизм Хармса и Введенского были Уфлянду чужды. Что-то в его стихах напоминает Заболоцкого периода «Столбцов», но есть принципиальное различие: гротеск Уфлянда никогда не становится сюрреалистическим, как у Заболоцкого. Уфлянд мог бы написать: «один — язык себе откусит, / другой кричит: я — иисусик, / молитесь мне — я на кресте, / под мышкой гвозди и везде...», но не мог бы — предшествующих строк: «...по потолкам они качали / бедлам с цветами пополам» 2. Как раз в тех случаях, когда он сознательно имитирует обэриутскую поэтику, его стих начинает разваливаться и юмор казаться несколько нарочитым. Пример тому — «Ингерманландское чудо» и еще несколько стихотворений начала 1990-х годов. Впрочем, нельзя назвать неудачами тексты, если в них вcтречаются такие прелестные уфляндизмы, как, например, строки, в которых он говорит, что НЛО удаляется,

        ...Для зренья становясь тарелкой.
        Сперва глубокой. После мелкой.

        Инопланетяне впервые появились в стихах Уфлянда в 1958 году:

        В глухом
        заброшенном селе
        меж туч увидели сиянье.
        Никто не думал на земле,
        что прилетели марсиане.
        Они спросили, сев на поле:
        — А далеко ли до земли?
        Крестьяне, окружив толпою,
        в милицию их повели.
        Худых и несколько обросших.
        В рубахах радужной расцветки.
        Ведь это, может быть, заброшены
        агенты чьей-нибудь разведки.

        В этом стихотворении, как и в других, Уфлянда увлекают не марсиане, а земляне — крестьяне, которые, допросив пришельцев «на трех наречиях: / мордовском, русском и на коми», быстро приходят к выводу, что «прилетевшие [—] веселые / и неопасные ребята». Видимо, сразу же за пределами стихотворения марсианам предложат присоединиться к веселию Руси.
        Помня, что ирония Уфлянда не обязательно означает отрицание, взглянем на еще одно стихотворение о крестьянах:

        Крестьянин крепок костями.
        Он принципиален и прост.
        Мне хочется стать крестьянином.
        Вступив, если надо, в колхоз.
        Судьба у крестьянина древняя.
        Жать. В землю зерна бросать.
        Да изредка время от времени
        Россию ходить спасaть.
        От немцев, варяг или греков.
        Ему помогает Мороз.
        Я тоже сделаюсь крепок,
        принципален
        и прост.
        (1958)

        Уфлянд родился на свет с выдающимся запасом добродушия. Перед сеансами в советских кинотеатрах показывали официальную кинохронику. Все терпеливо скучали, а Уфлянд вглядывался в сановных стариков и умилялся. Вот какую пару портретов можно найти у него:

        Люблю особенно те кадры кинохроники,
        где снят товарищ Ворошилов.
        Седой.
        В дипломатическом костюме.
        Усы.
        В больших и черных мало проку.
        Я думаю —
        пусть он на время умер —
        в Союзе станет очень плохо.
        Кто стал вручать бы ордена?
        Старушкам руки целовать при этом?
        Насколько б хорошo решал дела
        Президиум Верховного Совета?
        Его большая нужность в этой роли
        не сразу умещается в мозгу.
        Мне, посмотрев такую кинохронику,
        обычно хочется в Москву.
        («Исповедь любителя кино» («Хотя в кино нередко плачут дети...»), 1957)

        И о другом номинальном главе государства:

        Ах! Лучше б умерла Елизавета, бельгийская старушка-королева.
        Бабуся мне не сделала худого.
        Но также и не сделала добра.
        Мне с нею было б даже неудобно
        под ручку выйти со двора.
        Тем более на танцы, на каток.
        Морщинистая, седенькая, хроменькая.
        Ее бы сразу свел с ума поток
        прохожих у кинотеатра «Хроника».
        А в королевской форменной скуфейке,
        в фамильных старомодных украшениях
        от пирожка за сорок три копейки
        старушка б отказалась с отвращением.
        («Смерть любимой», 1959)

        Возможно, я перенасыщаю этот небольшой текст цитатами, но в том-то и дело, что, вспоминая стихи Уфлянда, трудно остановиться. Вот уж plaisir du texte так plaisir! Тридцать лет тому назад в Анн-Арборе мы сидели втроем у меня — я, Бродский и один наш тамошний знакомец, тоже недавний эмигрант, инженер на фордовском заводе. Я сказал, что собираюсь под эгидой «Ардиса» издать книжку Уфлянда. Иосиф тут же прочитал свое любимое:

        Мир человеческий изменчив
        по замыслу его когда-то сделавших.
        Сто лет тoму назад любили женщин.
        А в наше время больше любят девушек.
        Сто лет назад ходили оборванцами,
        неграмотными,
        в шкурах покоробленных.
        Сто лет тому назад любили Францию.
        А в наши дни сильнее любят Родину.
        Сто лет назад в особняке помещичьем
        при сальных, оплывающих свечах
        всю жизнь прожить чужим посмешищем
        легко могли б вы.
        Но сейчас,
        сейчас не любят нравственных калек.
        Веселых любят.
        Полных смелости.
        Таких, как я,
        веселый человек,
        типичный представитель современности.

        И мы уже не могли остановиться, и по очереди читали и читали на память Уфлянда, испытывая артикуляционное наслаждение от его изумительно остроумных рифм. Инженер смотрел на нас недоуменно и даже с огорчением и наконец неуверенно сказал: «Но ведь это же... как в любой стенгазете...» И ведь правда, Уфлянд вовсю пользуется словарем советской газеты: «типичный представитель современности», «готов к любому подвигу», «выдаст путевки и оформит отпуска», «заброшены / агенты вражеской разведки». Так как в этой ситуации Бродский и я представляли собой писателей (хотя и разнокалиберных), а инженер — народ, мне стало обидно, что Уфлянд непонятен народу, и я попытался объяснить: «Это как Зощенко, только в стихах».
        Это была мимолетная и неправильная обида, потому что я знаю, что стихи, по определению, — всегда для немногих. Только в утопическом будущем возможно всеобщее воспитание чувств, в результате которого возможно сказать: «Вот стихи, а все понятно, / Все на русском языке!» Ан нет, либо только кажется, что понятно, либо не стихи, а неумело зарифмованные байки. Но при этом невозможно не назвать Уфлянда народным поэтом. Уфлянд легко, непринужденно озвучивает то, что смутно чувствует, но не может высказать «простой человек» — его современник. В смутное время концa 1980-х он сочинял намеренно незавершаемую драму «Народ», составленную из монологов фольклорных персонажей и просто голосов улицы, как в поэме другого смутного времени, «Двенадцати» Блока 3:

        1. — Эх, распустилась молодежь.
        2. Куда, Россия, ты идешь?
        3.
        4. — Она идет вперед, папаша,
        5. Россия дорогая наша.

        В «Народе» находили отражение как злободневные темы, так и лексические новинки перестроечных времен:

        Вострозубая гёрла,
        Не пей ночью кровь из моего горла.
        Во-первых, получишь СПИД,
        А во-вторых, надо же иметь и девичий стыд.

        Фольклорными персонажами в этой поэме выступали не только Змей Горыныч и песенные девицы, но и Горбачев с Ельциным, и Толстой с Достоевским (вроде анекдотических «Пушкина и Лермонтова»):

        Ехал Федор Достоевский
        По дороге столбовой.
        А потом свернул на Невский.
        Вдруг навстречу Лев Толстой.
        — А куда спешишь ты, Федя,
        Мимо ресторан-Медведя,
        Быстро едя, быстро едя,
        Горяча коня кнутом?
        — Я спешу в игорный дом.
        — Ну а я конец недели
        Провести хочу в борделе.

        И так далее. Четверостишие, данное как пролог к «Народу», является изумительно емким определением понятия «народ»:

        Народ есть некий интеграл
        отдельных личностей,
        которых Бог не зря собрал
        в таком количестве.

        Вот чего не понимают народолюбцы, говорящие от имени народа, встающие на его защиту и требующие от искусства служения народу: не сумма отдельных личностей, а интеграл. Ни защищать интеграл, ни служить ему нельзя. Впрочем, поэт может его персонифицировать, и в последней ремарке неоконченной драмы читаем: «Народ ложится в тракторную колею и засыпает. Россия, пригорюнившись, садится на свернутый трактором электрический столб и ждет, когда народ проснется».
        Я все не могу остановиться цитировать Уфлянда и в то же время все сильнее чувствую, что мне не удается сказать, каким он был. Словно можно словами вернуть человека к жизни. Но, может быть, я беспокоюсь зря. Может быть, живой Уфлянд как раз и закодирован в его стихах, а мне остается только припоминать о нем милые пустяки. Как, гостя у нас, он уходил после завтрака смотреть детские мультики по телевизору и до нас доносился из телевизионной комнаты его счастливый хохот. Как навеселе он любил изображать контрабас. Не музыканта, а самый инструмент — чуть наклонялся, чуть покачивался и издавал густые назальные звуки: дынн-дынн-дынн... Как дома у него кошки дожидались, пока он ляжет, чтобы запрыгнуть ему на грудь...

        * * *

        Ты умер, а мы ишачим,
        но, впрочем, дело за малым.
        Ты спал под живым кошачьим
        мурлыкающим покрывалом.
        Всё, что намурлыкано за ночь,
        ты днем заносил на бумагу.
        А низколобая сволочь
        уже покидала общагу.
        Ты легко раздаривал милость
        растениям, детям, собакам.
        А сволочь уже притаилась
        в подъезде за мусорным баком.
        Не слишкoм поэту живется
        в краю кистеней и заточек.
        А кошкам не спится, неймется,
        всё ждут, когда же вернется
        живого тепла источник.


[1] Солженицын А.И. Двести лет вместе. В 2 т. М.: Русский путь, 2002. Т. 2. С. 464.
[2] Цит. по изд.: Заболоцкий Н. Столбцы. Л.: Издательство писателей в Ленинграде, 1929 [репринтное издание: Ann Arbor: Ardis, 1980].
[3] Фрагменты публиковались в: Митин журнал. 1987. #16; Континент. 1988. #55. С. 7—12; Континент. 1989. #60. С. 73—88, и др. — Примеч. ред.
  следующая публикация  .  Все публикации  .  предыдущая публикация  

Герои публикации:

Персоналии:

Последние поступления

06.12.2022
Михаил Перепёлкин
28.03.2022
Предисловие
Дмитрий Кузьмин
13.01.2022
Беседа с Владимиром Орловым
22.08.2021
Презентация новых книг Дмитрия Кузьмина и Валерия Леденёва
Владимир Коркунов
25.05.2021
О современной русскоязычной поэзии Казахстана
Павел Банников
01.06.2020
Предисловие к книге Георгия Генниса
Лев Оборин
29.05.2020
Беседа с Андреем Гришаевым
26.05.2020
Марина Кулакова
02.06.2019
Дмитрий Гаричев. После всех собак. — М.: Книжное обозрение (АРГО-РИСК), 2018).
Денис Ларионов

Архив публикаций

 
  Расширенная форма показа
  Только заголовки

Рассылка новостей

Картотека
Медиатека
Фоторепортажи
Досье
Блоги
 
  © 2007—2022 Новая карта русской литературы

При любом использовании материалов сайта гиперссылка на www.litkarta.ru обязательна.
Все права на информацию, находящуюся на сайте, охраняются в соответствии с законодательством РФ.

Яндекс цитирования


Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service