Воля к соблазну
О книге Александра Секацкого «Соблазн и воля»

Андрей Левкин
Русский журнал, 4 июня 2000 г.
Александр Секацкий. Соблазн и воля: Проза, эссеистика. - СПб.: Борей-Арт, 1999.


        Антисовковость - только что по определению не определявшая статус и круг реальной литературы - была аннулирована официальной отменой совка. В этот момент (ну, чуть погодя, когда все проспались) обнаружилось, что надо бы ввести новые слова, относительно которых бы сформулироваться. То есть которые бы определили новые представления о добре, зле и смысле жизни & литературы. Слов, в общем, не очень-то нашлось, отчего сама зона серьезного письма стала опознаваемой только по ее представителям. Какое-то время так жить можно, но в таком варианте не будет преемственности, потому как она возникает не из меморий.
        В этот период в качестве аварийных слов была востребована французская манера мысли, имевшая в России (я о СПб, конечно) только что не системообразующий успех. Она определила девяностые с интеллектуальной стороны, но ясно, что привнесенные чьи-то Главные Слова на иной почве полного успеха иметь не могли, есть же разнообразные разницы.
        Еще одна проблема, усугубившая состояние речи, состояла в демократизации общества по части возникшей доступности медиа; соответственно, утерялся некий барьер, ограждавший эту площадку. То есть исчезло нечто, отделяющее литературу от увлекательных историй быдла. Ну а потом еще и интернет, повлекший за собой окончательное письменное раскрепощение и одичание народных масс.
То есть требовалось найти культурное пространство, которое может свести на себя разнородные истории - давая им возможность там жить и развиваться. Соответственно, среда, которая ранее отлично осознавала себя и свои границы, должна была переопределиться в новой ситуации.
        Что до конкретной питерской ситуации, то тут имелись две благоприятные штуки:
        Наличие комьюнити - хоть и уставшего друг от друга.
        Пишущие философы, чьи построения - в силу наличия у них большого количества явно недемократических слов и терминов - имели возможность стать основой консолидации нового культпространства.
        Но тут возникает уже нюанс, связанный с СПб как таковым. Этот город был столицей виртуальной России - вся досоветская Россия, согласно учебникам истории и литературы, происходила в Петербурге. После распада СССР возвращение почти подразумевалось, чего, как известно, не произошло, мало того - оказалось, что и в 2000 году в СПб питерцев не более, чем пятая часть, а остальные - традиционные пролетарские ленинградцы, жизнь которых и без того сложна.
К тому же - была предыстория Петербурга, вошедшего в русскую литературу как город мистический, который вот-вот покроется болотом. СПб, соответственно, сопротивлялся тогда этому представлению, откуда и брались доказывающие его реальное существование книги на тему «Физиология Петербурга».
        В 70-90-е физиология города тоже использовалась в Питере, но для цели ровно обратной - для доказательства его искомой мистической природы. Разумеется, это было оправдано, поскольку именно в этом варианте и было возможно сохранить при совке хоть что-то отдаленно совпадающее с прообразом. Ну а как следствие - неспособность СПб вернуться на свое законное столичное место после 1991 года. Хотя шанс был, да и остается. Повлияла ли тут избыточная мистичность подхода или же его избыточная - плохо применимая в моменте экспансии хот-догов - изощренность, но, так или иначе, в последнее десятилетие мистика не укоренялась в новых телах и постепенно превращается в народный промысел, как палехские лакированные коробочки.
        Так вот Секацкий, - собственно, предыдущее тоже относилось к нему. Он, в общем, и пытается выстроить некую зону, в которой может существовать реальная литература, где возможно отгородиться от всяческого вокруг мусора. Он как философ употребляет изрядное количество слов, недоступных непродвинутому демосу, а также - понятий, столь же данным демосом не употребляемых. Для него, разумеется, эти слова естественны. Кроме того, он активно использует конструкции, не имеющие оснований в окружающей нас действительности, рассказывая всякие древнекитайские и псевдомагические байки.
        Разумеется, строительство культурного пространства на таких основаниях является несколько вывернутым, поскольку уж скорее наоборот - было бы пространство, а общие истории найдутся, но попытка представляется удовлетворительной по результату.
        Если в данный момент перейти в разряд оппонентов философического отношения к литературному процессу, то можно обвинить группу товарищей в навязывании литературе заданного дискурса, заставляя литературу этому дискурсу соответствовать. Но это мнение представляется пустым: кто что хочет, то пусть и навязывает. Ну а если литература этому дискурсу поддастся, то туда ей и дорога.
        Можно сказать, что заимствованные конструкции исполняют роль бетонных перекрытий некого блокпоста, который будет охранять искомые литературные территории от праздношатающихся простаков. Задача, понятно, по определению ущербна, потому что тут разве что автор сам сохраняет себя от всех остальных, а никакую не территорию. Но в отсутствие капитального пространства письменной культуры такие блокпосты будут исполнять разумную функцию - по крайней мере, сообщая о неблагополучии, которое имеет место в письменном пространстве. По крайней мере - сообщая о том, что такое пространство существует.
        В любом случае констатируется проблема и, кроме того, используется минимум стандартной питерской метафизики и близких к ней риторических и фактурных ходов. То есть метафизика, конечно же, присутствует, но косвенно.
        Другое дело, что старомодной выглядит риторика всех этих могов (моги, маги, гоги-магоги, гоголи-моголи, Могутин, в конце концов) и их могуществ-гугуществ, занимающихся кислотным тюканьем по десять условных кирпичей зараз силой измененного состояния авторской мысли. Вся эта нежная воинственность, драки логичным образом работают на определение границ новой - весьма сузившейся, увы, ойкумены.
        Рассуждая о воинственности, сообщаешь, что сам ты штатский. Спаривая «Кант – танк», даешь понять, что пьешь с зеркалом. Вводя же в текст историю о том, что

        «Цзы Ся, рассказывая вэйскому царю о своем учителе, говорит: - Ничто не может его ни поранить, ни остановить. Он может все - и проходить сквозь металл и камень, и ступать по воде и пламени - ибо во всем подобен другим вещам. - Почему же не делает этого учитель? - спрашивает царь. - Учитель способен на это - ответил Цзы Ся, - но способен и не делать этого»,

        - так вот, рассказывая эту историю, демонстрируешь невнимательность к окружающей жизни, то есть - ее боязнь. Потому что в России эта история же рассказывается так:

        «Приходит человек устраиваться на работу, его спрашивают - Что можешь делать? - Могу копать. - А еще? - Могу не копать».

        И это упущение тем более прискорбно, что сам текст, откуда взята процитированная китайская история, называется «Чжуан-Цзы и даос Емеля», доказательству какового сходства и посвящен. Но и боязнь жизни - тоже литературный факт.
        В сумме же можно сказать, что данная книга пусть и чуть старомодна (или - немного букинистична), но все же принадлежит к приключениям Новой Эпохи - которая, несомненно, имела начаться и постепенно происходит. Фактура, которую производят симулякры Секацкого (определение Нины Савченковой), вполне создает основу для дальнейших авторских приключений.
Кроме того, надо упомянуть и вводное описание Секацкого, выполненное Н.Савченковой, которое вовсе не описание Секацкого, а проза (а вот издал бы «Борей» еще и ее тексты - проза, не проза, какая разница). То есть сам этот описанный в данной рецензии онтологически-охранный процесс обладает логикой и литературу - производит.
        Хотя, конечно, есть вариант, что культурное поле снова радостно примется определять себя от противного - так и не сумев определить себя из своих желаний и намерений... Вот ведь, «только что, буквально 15 секунд назад, президентский кортеж покинул птицефабрику» (НТВ, 31 июня, выпуск в 14:00, о визите Путина в Ярославль).






Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service