|
О книге Владимира Елистратова «Московский Водолей»
|
Эта книга, прочитанная подряд от начала к концу, складывается в почти совершенную историю становления поэтического голоса.
Она начинается с точных ритмических слепков c канонических стихотворений Мандельштама и Заболоцкого. Остается впечатление чистого и прочувствованного исполнения классической музыки. Далее источник уходит как бы вдаль, и вот – уже очень скоро – лично я не в состоянии его распознать. Свойство поэзии Елистратова (не назовем его вторичностью, потому что вторичность – это отчетливо плохо, а тут – не поймешь, скорее по-своему хорошо, скажем – отзывчивость) ощущается неуловимо. Вот хорошая поясняющая ситуация. Допустим, вы снимаете фильм о семидесятых годах и вам нужна песня этого времени. Вы попытались найти ее, подобрать среди известных и полуизвестных – они не подошли. Тогда вы заказываете ее современным авторам, и они пишут ее здесь и сейчас. Но когда ее исполняют в зале, между певцом и слушателями словно возникает контур фильма о семидесятых годах.
В антракте между поездами
Мерцает лужами перрон,
И память плачет над годами
Разлук, попоек, похорон...
Самобытность возникает и укрепляется исподволь, как если бы начинающий пловец заметил, что уже не держится за веревку, а давно плывет сам по себе. Или – по Давиду Самойлову – пустеет помещение, и человек, стоявший во втором ряду хора, поет сам по себе. Вещество поэзии в «Московском водолее» прозрачно и чисто. Может быть, немного слишком прозрачно и чисто, чтобы сгуститься в нечто твердое. Как известно, жемчужина вырастает из песчинки, то есть из инородного тела, помехи в жизни раковины. Может быть, не хватает песчинок, инородных тел. Раздражители Владимира Елистратова – высотка МГУ, осенний лист, арбатский особняк – так же прозрачны и чисты, как то, в чем они отражаются.
Если кто еще не расслышал – речь идет об обстоятельствах явной поэтической удачи; критик немного ворчит, потому что привык немного ворчать. Ну уж если на то пошло, я бы «несерьезные» стишки выделил в особый отдел и снабдил все издание хоть какой амуницией – предисловием, анкеткой, фотографией автора. Оно уж чересчур аскетично. Но это и вовсе пустяки.
|
|
