|
Интервью с Максимом Курочкиным
|
Есть мнение, что Курочкин — блестящий драматург с неудачной театральной судьбой. Тем не менее на сентябрьской премьере его старой пьесы случилась натуральная давка с оторванными пуговицами и членовредительством: на фестивале «Любимовка» играли «Водку, е…ю, телевизор». В начале октября ее снова будут играть в «Театр.doc».
— Слышала, что ты собрался переписывать «ВЕП», когда узнал, что Юра Урнов собирается ее ставить. Переписал?
— Собирался: она очень несовершенная как пьеса, и это не документ, не фиксация реальности, там все придумано, чтобы затуманить более печальную правду. Но пусть уж остается как есть, был у меня и такой этап.
— Ты летом написал короткую пьесу «Выключатель», которую теперь только и обсуждают: «Курочкин, оказывается, прирожденный комедиограф», «Курочкин — выдающийся реалист». А это что за этап?
— Моя мама очень страдает от того, что я пишу про непонятные вещи, фантастику какую-то или пьесы с говорящими напитками и непроизносимыми названиями. Последние лет двадцать она меня спрашивает: «Ты когда про дедушку напишешь?» Дедушка у меня колоритный, так и просится в пьесу. И я говорю, что еще не окреп, чтобы писать о такой мощной натуре. Но, видишь, написал — и это плохой признак, потому что я начал что-то использовать из неприкосновенных запасов — непосредственных жизненных впечатлений. Хотел отложить это на то время, когда мозги уже не будут работать на генерацию иной реальности. Грубо говоря, я стал проедать свою пенсию.
— В чем там идея?
— Для семинара в Ясной Поляне Миша Угаров предложил подумать на темы спасения, выживания, преодоления. Мне это очень близко. «Таинственный остров» могу закончить читать и начать с начала. Поскольку я не летаю на воздушных шарах и не оказываюсь без спичек на необитаемых островах, единственная стихия, которую мне приходится преодолевать, — собственный неправильный мозг, дырявый и некрепкий. В Киеве был знаменитый врач Амосов. Он был увлечен идеей поворота процесса старения вспять. Видно, всем киевлянам близки подобные идеи. Я своей пьесой хочу сказать, что старички могут выполнять все обязанности молодых. Просто есть молодые. Поэтому старикам приходится впадать в маразм и умирать.
— А как ты себе воображаешь встретить свою старость?
— О, это я первым делом себе придумал. Это должна быть карпатская деревушка с хорошим интернетом и пьяницами-краеведами. Обязательно. Я этот сценарий выработал в раннем детстве, и он до сих пор мне нравится, хотя он предполагает наличие уютного маленького домика, а домиками, как известно, награждают лишь сапожников, как говорил Маяковский. И это слабое место в моем плане.
— В Москве ты тоже выглядишь немного краеведом.
— Это мой уровень, то, чем я бы с удовольствием занимался. Если б можно было быть краеведом и полноценным человеком, я бы им и был. Но только наше занятие и позволяет быть просто человеком вне рабства в системе добровольных отношений. А все остальное — это система зависимостей, и очень жестокая. Мне странно, что пьесы не пишут абсолютно все: это единственное занятие, позволяющее без раздражения смотреть в телевизор, потому что ты во всем этом не участвуешь.
— Видела афишу театра Et Cetera. Написано: «Возбуждать и подавлять». Это ведь твоих рук дело?
— Опять же мама: она просила меня реалистическую пьесу написать, и вот, кажется, я написал — там нет ни разговаривающих физиологических актов, ни космических станций. Инициатором был сам театр: Александр Калягин предложил написать пьесу о театре.
— «Театральный роман»?
— Я старался, чтобы прямых ассоциаций не выстраивалось. И старался о «Театральном романе» не думать.
— А твой собственный театральный роман на какой жанр, по-твоему, тянет — фарс, комедия, драма?
— Поскольку жизнь у меня, скорее всего, единственная, то для меня все это всерьез, смешно, но немного драматично. Не трагедия, и то слава богу.
|
|
