Москва Мурманск Калининград Санкт-Петербург Смоленск Тверь Вологда Ярославль Иваново Курск Рязань Воронеж Нижний Новгород Тамбов Казань Тольятти Пермь Ростов-на-Дону Саратов Нижний Тагил Краснодар Самара Екатеринбург Челябинск Томск Новосибирск Красноярск Новокузнецк Иркутск Владивосток Анадырь Все страны Города России
Новая карта русской литературы
Страны и регионы
Города России
Страны мира

Досье

Публикации

напечатать
  следующая публикация  .  Все публикации  .  предыдущая публикация  
О книге «Курицын-Weekly»

31.03.2008
        М.: Emergency Exit, 2005. 736 с. Тираж не указан.
        Издательство «Запасный выход» выпустило на бумаге сетевую классику «Курицын-Weekly» — виртуальные еженедельники Вячеслава Курицына, первопроходца русского литературного Интернета. В течение нескольких лет (1998—2002) «продвинутое» культурное сообщество приникало к компьютерным экранам, следя за прорастанием разветвленного гипертекста, в котором переплетались сообщения о событиях в культурном пространстве и авантюрный сюжет, связанный с «реальными» похождениями автора-виртуала. Фоном для развертывания этого любопытного гипертекстуального романа служил живописный закат целой культуры — так называемых «девяностых годов». Странным образом закат был неотличим от восхода, «конец» девяностых казался в то время «началом», и обзоры Курицына каждую неделю уверяли в этом своих «юзеров», приводя на одной веб-странице целый ряд примеров русского литературного Ренессанса, прозванного «новым мейнстримом». И действительно, примеры «настоящей» литературы были. Одержимый миражом новой культуры, Слава Курицын завел себя и читателя в никуда и очнулся в пустыне, разбитый после странного сна. Однако вдохновенные видения, сброшенные в электронный архив, не пропали: не зря говорят, что бумажный «Курицын-Weekly» — лучшая книга Курицына, памятник истории русской литературы новейшего времени.

        Неоднократно было замечено разными достойными людьми: в последнее время литература non fiction читается гораздо лучше, нежели fiction. Не хотелось бы делать столь далеко идущие обобщения (особенно после выхода превосходных — и очень разных — прозаических книг Михаила Шишкина и Олега Зайончковского, Александра Иличевского и Алексея Иванова), но факт: за не очень долгий срок с необыкновенным вниманием и увлечением автором этих строк прочитаны такие совершенно разные, но схожие своей «будто-бы-непридуманностью» книги «Ощупывая слона» Сергея Кузнецова и «Баскервильская мистерия» Даниэля Клугера, «Оправданное присутствие» Михаила Айзенберга и «Демон сочинительства» Олега Давыдова, «Знак пробела» Михаила Эпштейна и «Толкование сновидений» Виктора Мазина и Павла Пепперштейна, «Где-то в Европе» Кирилла Кобрина и «Частное письмо по неизвестному адресу» покойного Михаила Новикова... И ведь действительно: это чтение во многом потеснило беллетристику. Если же, паче чаяния, под руку попадается какой-нибудь толстый журнал (что, впрочем, происходит все реже и реже), то первой прочитывается критика, публицистика и пр., но уж никак не изящная словесность.
        Каковы бы ни были объяснения этой девиации чтения, Вячеслав Курицын, безусловно, стоит у ее истоков. При всем многообразии курицынских ипостасей — беллетристической, исследовательской, критической, культуртрегерской — наиболее значимым мне представляется Курицын как журналист, хроникер культурного быта. В иных жанрах он будто бы скован, загнан в извне навязанные рамки и, при всем возможном хулиганстве (или, если угодно, новаторстве, умении деформировать канон), вынужден подчиняться тем самым жанровым стереотипам, которые столько лет со смаком деконструировал и раскладывал по полочкам. Это заметно и в печальной памяти романах о Матадоре, и в превосходной, по-своему образцовой, но ощутимо робкой книге «Русский литературный постмодернизм» (М.: ОГИ, 2000).
        Иное дело — вольные по форме и сюжетно непредсказуемые заметки якобы про литературный и общекультурный быт, на деле же — про все, что угодно. Такого рода тексты Курицын сочинял в разные годы для разного рода изданий («Сегодня», «Русский телеграф», «Независимая газета», «Октябрь», «Матадор», «НЛО», «ОМ»...); часть из них собрана в книге «Журналистика. 1993—1997» (СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 1998). Но воистину вершиной этого направления курицынской деятельности можно считать сетевые обзоры «Курицын-weekly» печатавшиеся сначала на Гельман.Ру, а позже в «Русском журнале» с 17 декабря 1998-го по 9 сентября 2002 года. Отчасти вершинность данного проекта связана с фактическим прекращением (хотелось бы верить, временным) деятельности Курицына в данной области. Во всяком случае, собранные полностью в толстенном бумажном томе, «уикли» предстают не только историко-литературным памятником, но и памятником собственно Славе Курицыну, такому, каким мы его знали и любили (или знали и терпели — кто как и как когда).
        Надо сказать, что изданный «Запасным выходом» том производит совершенно иное впечатление, нежели те же тексты опубликованные в Сети, даже если представить их сплошное и последовательное чтение. Соединенные книжным монолитом, «уикли» из разрозненных обзоров-заметок-записей превращаются в элементы тотальной системы, энциклопедически описывающей мир. В этом смысле писать об этом книжном издании — задача тяжелая и неблагодарная: и сочинитель отзыва, и сам его отзыв оказываются потенциально включены в курицынских текст; так насмешливо играют столь любовно пропагандировавшиеся Курицыным постмодернистские идеи с критиками новой эпохи, что досадливо и со скукой во взоре отмахиваются от ризомы и гипертекста. Названная из рекламных соображений в аннотации «энциклопедией русской жизни» (какой уже по счету на нашем веку?), книга эта и в самом деле монструозно-энциклопедична; только упрятана в «энциклопедию» не столько абстрактная «русская жизнь», сколько человек Вячеслав Курицын, страстно желающий отказаться от иерархий и репрессивных механизмов культуры, пересекающий границы, засыпающий рвы, — и при этом не машина для уравнивания всего со всем, но теплое, живое, холеричное, остроумное, трансгрессивное, телесное существо. И эта смесь желаемого каталога всех и вся с личным, интимным дневником создает совершенно особый привкус курицынских заметок.
        Издательская аннотация гласит: «... герой этого авантюрного повествования — сам Слава, вхожий в такое число разнообразных контекстов, которое трудно даже вообразить героям и авторам романов того времени (т. е. «прекрасной ельцинской эпохи». — Д. Д.)». Пожалуй, сказано верно. «Приключения в контекстах» — главная, пожалуй, тема всей курицынской сочинительской деятельности. И авантюрность действительно важный, один из основных, признак героя этих разножанровых повествований. Более того, двойственность натуры этого героя вполне укладывается, если произвести необходимую работу остранения, в трикстерский архетип, к которому восходят все главные авантюрные персонажи.
        С одной стороны, герой этот воздействует на действительность, воздействует непредсказуемо, иронично. Но это не тот демиургический пафос взрыва всего мироустройства, что характерен для мифологических альтер-эго Льва Толстого или Солженицына. Здесь скорее локальные взломы, не идущие далеко деформации реальности, революции в максимально частных областях смысла, дезорганизация микросистем, пересмотр мелочей, безобидное мистифицирование. Иное дело — литературное сообщество, обладающее крайне ограниченным чувством юмора, готовое принять многие подобные невинные шалости трикстера за чистую монету. И если орфографическая реформа по Курицыну — «жызнь», «мужык» — породила, разве что гораздо более радикальную «подоночью» реформу 1 (и то не факт, что генетически связанную с курицынскими приколами), вышедшую ныне, кажется, за пределы данной субкультуры, то иные проекты, глубинно нацеленные скорее на демистификацию с помощью reductio ad absurdum, оказались восприняты вполне всерьез.
        К примеру, история с «Русским слэмом». Конкурс поэтов, оцениваемых залом, взламывает сразу две конвенции: «высокой поэзии», неподвластной суждению профана, и, наоборот, «агрессивного поэта — покорителя и завоевателя». Вполне иронический по задаче, «Русский слэм» имел лишь одну позитивную сторону: возрождение репутации голосовой, звучащей, живой репрезентации поэтического слова. Это впоследствии дало мощный импульс к развитию того типа поэзии, что адекватно предстает лишь читаемой со сцены. Но иные аспекты «слэмовой» истории печально-комичны. В соревновании между дилетантами и профессиональными сочинителями возобладала борьба амбиций, заданных «внеслэмовой» поэтической парадигмой. Заведомо профанирующий конкурс стали оценивать с позиций «гамбургского счета», говорить о том, что «публика — дура» либо, наоборот, «старые авторитеты — дутые». Совершенно бессмысленная эта дискуссия — типичный пример непонимания иронической сути проекта (либо понимания, сопровождающегося агрессивным неприятием).
        Если хроника «слэмовых» битв лишь частично отражена в заметках Курицына, то два других проекта, собственно сетевых, полностью представлены в книге в качестве приложений к основному тексту. Это не собственно «уикли», но скорее их спутники, публиковавшиеся на сайте «Современная русская литература с Вячеславом Курицыным». И тут, опять-таки, мы сталкиваемся с неадекватным восприятием курицынских провокаций.
        Проект «Сто писателей», по словам создателя, — «не рейтинг, но карта текущей словесности. Не топ, но срез. В список включены ведущие или наиболее типичные представители максимального числа «литератур»: всех направлений, поколений и стилей, ориентированные на разные социальные группы, мотивированные деньгами, потехой или служением, придерживающиеся любых политических взглядов и т. д. и т. п.» (с. 608). Скандальный этот список нарочито эклектичен, неавторитетен для всякой группы и тем провокативен безадресно и тотально. Борис Гребенщиков и Олег Павлов, Виктор Пелевин и Александра Маринина, Ольга Славникова и Кирилл Медведев, Анатолий Азольский и Павел Пепперштейн, — все это не разобранное по полочкам хозяйство представлено корпускулярно, вне контекстов и ценностных ориентиров. В сущности, единственным «контекстом» оказывался сам Курицын, но эта вроде бы понимаемая умом истина сердцем оказалась неприемлемой для литературных фигурантов. Постоянные разговоры о несерьезности выборки подразумевали именно ее серьезность, статусность, а следовательно, способность наделять символическим капиталом. И если претензии к невключению в список того или иного персонажа по-человечески понятны, то критика концепции говорила о непонимании принципиального положения списка «Ста писателей» вне (не ниже или выше!) критического дискурса, его нацеленности на дискредитацию синхронистической литературной классификации.
        Схожий эффект был порожден другим проектом, еще более скандальным. Ста десяти экспертам было предложено назвать по десять лучших современных (т. е. физически здравствующих) поэтов. По итогам опроса был составлен рейтинг, вместивший двести семьдесят шесть имен (публикация этих двух списков выглядит в рамках книги достаточно безумно: в качестве отдаленной аналогии назову выморочные пустотные финалы некоторых старых сорокинских книг). Сама идея, — если оставить в стороне ее безусловную социологическую ценность — предстает заведомо издевательской, пародийной по отношению к концепту «первого поэта» (которого, вместо соборного призвания, предлагается выбирать демократическим путем). Но пародийность эта, опять-таки, замечена не была: начались разговоры в стилистике «а судьи кто», заявления о невозможности уложить свои симпатии в одну десятку (кстати, вполне справедливые во всяком ином дискурсе, кроме предложенного Курицыным), рассуждения об отличии понятий — в применении к поэтам — «любимый» и «актуальный»... Наиболее занятной, хотя и несколько примитивной представилась попытка некоторых экспертов дезавуировать условие о физическом здравствовании автора — так возникли в списках Пушкин, Хармс и Бродский. Здесь присутствовала хоть какая-то контригра, пусть и менее изощренная, нежели у инициатора проекта. Но все прочие оценки свелись к заведомо неадекватной ругани.
        Итак, Курицын-трикстер манипулирует публикой, заставляя ее поддаваться на более-менее очевидные провокации. И это — активная сторона нашего героя. Но он — владелец физического тела, подчас непослушного, и сознания, подчас искаженного. И если трикстер ломает мир, то и мир ломает трикстера. «Уикли» полнятся записями о том, что реальность проделывает с человеком Курицыным. Порой это забавно, порой вызывает искреннее сочувствие к герою. То герой находит на улице пистолет и тут же попадается на глаза милицейскому патрулю, то сбегает от похотливой итальянской славистки, коллекционирующей акты с русскими литераторами, то, не в силах слушать на каком-то вечере высокую литературу, вдрызг напивается у барной стойки.
        Что-то — бытовая мелочь, что-то может дать целое ответвление в авантюрном романе. Но нет, не дает, протекает сквозь пальцы. Идиотские события время от времени происходят со всеми нами, но далеко не каждый готов сделать из этого предмет для письма. А если и делает, то получается либо меланхолическая притча в стилистике Довлатова, либо та разновидность «новой искренности», что говорит: ребята, ничего в жизни возвышенного нет, есть только сор и растет из него такой же сор. Прелесть курицынского подхода к подобным анекдотцам — в их совершеннейшем равновесии и равноправии с сугубо литературными рассуждениями. Воистину всё — системы знаков, что Букеровская премия, что странствия по Питеру в алкогольном бреду. В линейности записей это элементы одной цепи, лишенные иерархических отличий.
        Здесь бы самое время сказать об ортодоксальной верности Курицына постмодернистскому мировоззрению, но не скажу. Дело не в соблюдении тех или иных принципов, но в том, что весьма произвольный кусок жизни нашего героя выстраивается в замысловатый приключенческий сюжет. Настаиваю: «Курицын-Weekly», вне первоначальных задач этой сетевой хроники, предстает не столько источником сведений о недавно минувших временах, сколько эдаким лирическим дневником трикстера — ведь может и у трикстера быть лирический дневник. Все равно это не повредит его трикстерскому началу, все равно никто не поверит, что это всерьез.


[1] См. udaff.com и проч. подобные ресурсы.
  следующая публикация  .  Все публикации  .  предыдущая публикация  

Герои публикации:

Персоналии:

Последние поступления

06.12.2022
Михаил Перепёлкин
28.03.2022
Предисловие
Дмитрий Кузьмин
13.01.2022
Беседа с Владимиром Орловым
22.08.2021
Презентация новых книг Дмитрия Кузьмина и Валерия Леденёва
Владимир Коркунов
25.05.2021
О современной русскоязычной поэзии Казахстана
Павел Банников
01.06.2020
Предисловие к книге Георгия Генниса
Лев Оборин
29.05.2020
Беседа с Андреем Гришаевым
26.05.2020
Марина Кулакова
02.06.2019
Дмитрий Гаричев. После всех собак. — М.: Книжное обозрение (АРГО-РИСК), 2018).
Денис Ларионов

Архив публикаций

 
  Расширенная форма показа
  Только заголовки

Рассылка новостей

Картотека
Медиатека
Фоторепортажи
Досье
Блоги
 
  © 2007—2022 Новая карта русской литературы

При любом использовании материалов сайта гиперссылка на www.litkarta.ru обязательна.
Все права на информацию, находящуюся на сайте, охраняются в соответствии с законодательством РФ.

Яндекс цитирования


Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service