Москва Мурманск Калининград Санкт-Петербург Смоленск Тверь Вологда Ярославль Иваново Курск Рязань Воронеж Нижний Новгород Тамбов Казань Тольятти Пермь Ростов-на-Дону Саратов Нижний Тагил Краснодар Самара Екатеринбург Челябинск Томск Новосибирск Красноярск Новокузнецк Иркутск Владивосток Анадырь Все страны Города России
Новая карта русской литературы
Страны и регионы
Города России
Страны мира

Досье

Публикации

напечатать
  следующая публикация  .  Все публикации  .  предыдущая публикация  
История слов как гений несуществующего места
О Тимуре Кибирове и Михаиле Сухотине

17.11.2008
Русский журнал, 5 августа 1998 г.
         Чтение книги Тимура Кибирова «Избранные послания» (СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 1998) навело меня на ряд соображений, часть которых была опубликована в моей рецензии в «Ex libris НГ» от 23 июля 1998 г. Неопубликованная, но тем не менее важная часть, и предлагается вниманию читателей «Пегаса», становясь, таким образом, самым сильным эстетическим впечатлением бессобытийного летнего времени.
         Кибирова обычно сравнивают с такими авторами, как Д.А. Пригов и Лев Рубинштейн. Литературоведчески это вполне продуктивно. Однако есть еще один автор, известный незаслуженно мало - и кроме того, его творчество очень важно для понимания Кибирова. Это Михаил Сухотин.
         Кибиров много общался с Сухотиным в середине 80-х годов. Писали оба уже тогда хорошо и вроде бы (внешне) в одном направлении: достаточно сравнить ранние тексты Кибирова с поэмой Сухотина «Страницы на всякий случай» (1986); заметим, что поэма эта - также послание, обращенное к художнику Никите Алексееву.

            Кто б ни был ты: рыбак, ученый,
            поэт, спортсмен, филателист -
            кипит наш разум возмущенный,
            но взгляд и шаг наш прям и чист...
            Вот твой кипит свободный разум
             (как много нас вскипело разом),
            и мой на полпути кипит,
            кипит и тихо говорит...

         (Правда, к сожалению, целиком «Страницы...» напечатаны только в выходящем в ФРГ русском журнале «Пастор» и прочитать их в России затруднительно.)
         Потом их пути разошлись. Сухотин пишет со все более тонкой игрой цитат (в том числе на других языках) и культурных отсылок, со все более тонкой, «мерцающей» обработкой высказываний друзей и знакомых, совсем иначе по ритму - его новые поэмы отдаленно напоминают «предметники» Михаила Соковнина и стихотворения Всеволода Некрасова.

            Москва - пустота
            но не просто
            а «пустота-мама».
            Тем и жива
            как Срединная Империя
            и братство Круглого Стола:
            Брусильянд без границ
            море без конца
            облака облака облака...

(Из поэмы «Речь идет. Маргиналии к Французской Книге», 1992.)

         Можно говорить о том, что Сухотин превратил частную жизнь (в том числе в культуре) в метод, а Кибиров - в идеологию.
         Однако так сказать можно только «для скорости», упрощая. Идея частной жизни у Сухотина такая динамичная, что это уже и не «частная жизнь» в обычном понимании. А у Кибирова между идеологией и авторской позицией всегда есть зазор. И все время происходит игра с этим зазором.
         Видимо, художественные идеи, которые начали формироваться у Сухотина и Кибирова в середине 80-х, оказались очень плодотворными и допускают развитие в разных направлениях. И хотя эволюция Сухотина и Кибирова очень различается, некоторые задачи они решают параллельно.
         В «кибировском» номере журнала «Литературное обозрение» (# 1 за 1998 г.) в интервью и Пригова, и самого Кибирова, и в статье-письме Романа Тименчика отмечается связь текстов Кибирова со стихией «лирической болтовни» - такая обаятельная «болтовня в стихах» до того была в наибольшей степени развита в кругу «арзамасцев» начала XIX века. Но тут есть и другой важный ход. В текстах воссоздается атмсофера общения, пронизанного различными культурными отсылками. И это может быть как выворачивание популярных цитат (от советской песни до Мандельштама), так и другое отношение к тексту - диалог на равных.
         Текст или комплекс текстов можно воспринимать как гений места. Не «мир как текст», а текст как существенная часть среды, в которой ты живешь и с которой общаешься. Это больше свойственно Сухотину. И «место» здесь можно понимать по-разному: в поэме «Шала-лула», где действие происходит в Крыму, - почти буквально. Поселок Уютное, живет компания друзей, один из них, Сухотин:

            Эй, Кулаков!
            Пойдем ловить кулаков!
            Или ты к этому еще не готов?

         Но и тут «гением места» может оказаться не какой-то крымский текст, а чижик-пыжик («чиж ты мой пыж»), он же временно исполняющий обязанности державинского снегиря (в строках о Суворове в Крыму). Тем более это заметно в поэме «Речь идет», где «гением места», активной средой, почти текстом-Солярисом оказывается не найденная до сих пор Французская Книга - «основной источник, на который ссылался Т. Мэлори, когда писал «Смерть Артура».
         Стало быть, это гений не географического и даже не культурного места, а несуществующего пространственно «места», в котором происходит разговор и «речь идет». Однако связь с текстом-духом оказывается весьма проблематичной. Текст типа Французской Книги делает стихотворство не более, а менее понятным актом. Обращение к нему позволяет в одно и то же время установить и то, что речь идет (но это не речь Мэлори, а речь Сухотина!), и то, что в осмысленности этой речи «есть проблемы». И это совершенно необходимо: если в осмысленности нет сомнений, то это речь не твоя, а чужая, и ответственность за нее не на тебе.
         То, что Кибиров не забыл своих ранних работ и общей с Сухотиным проблематики, хорошо показывает его поэма «История села Перхурова» (авторский подзаголовок «компиляция»), опубликованная в сборнике «Парафразис». В газетно-журнальной критике часто пишут, что Кибиров стал откровенный, прямой, сентиментальный и так далее. Вроде все верно. Но вот появляется текст (под ним даты: 1994-1996), где в условно-реальной атмосфере русской деревни «уснул лирический герой/ и снится сон ему» (ср. стихотворение Лермонтова «Сон»). Гением и способом существования сна становится многослойная история русской литературы, представленная разорванной на части «былиной», стилизациями под тексты XVIII века, под начало XIX, под вторую половину XIX... Другое дело, что образ истории русской литературы сам оказывается в поэме весьма сложным: литературные тексты - это и давний национальный морок, и средоточие реальной тоски, и испытание для человека, и то, что само подвергается испытанию.


            ...происходит разговор.
            Между небом и землей.
            Между летом
            и зимой.

             (Вс. Некрасов. «Темнота...». Цитирую по памяти.)


  следующая публикация  .  Все публикации  .  предыдущая публикация  

Герои публикации:

Персоналии:

Последние поступления

06.12.2022
Михаил Перепёлкин
28.03.2022
Предисловие
Дмитрий Кузьмин
13.01.2022
Беседа с Владимиром Орловым
22.08.2021
Презентация новых книг Дмитрия Кузьмина и Валерия Леденёва
Владимир Коркунов
25.05.2021
О современной русскоязычной поэзии Казахстана
Павел Банников
01.06.2020
Предисловие к книге Георгия Генниса
Лев Оборин
29.05.2020
Беседа с Андреем Гришаевым
26.05.2020
Марина Кулакова
02.06.2019
Дмитрий Гаричев. После всех собак. — М.: Книжное обозрение (АРГО-РИСК), 2018).
Денис Ларионов

Архив публикаций

 
  Расширенная форма показа
  Только заголовки

Рассылка новостей

Картотека
Медиатека
Фоторепортажи
Досье
Блоги
 
  © 2007—2022 Новая карта русской литературы

При любом использовании материалов сайта гиперссылка на www.litkarta.ru обязательна.
Все права на информацию, находящуюся на сайте, охраняются в соответствии с законодательством РФ.

Яндекс цитирования


Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service