|
Станислав Львовский. Белый шум. М.: АРГО-РИСК, 1996.
[Рецензия]
|
Илья Кукулин
Медведь
1997, № 21, с.85.
|
|
|
Один из самых значительных поэтических дебютов 1996 года. Автор родился в 1972-м, до выхода книги публиковался мало, только в малотиражных сборниках. Удивительность этой книги — в новом (и в то же время ощутимо подлинном) мире переживаний. И в новом языке.
вот книжка для маленьких о том
как ничего не было очень
любил ее мертвого родила ребеночек
слезы на губах не обсохли
Это все стихотворение — четыре строки. В стихотворениях Львовского остро воспринимается боль другого человека. И вообще боль других существований, живая боль людей, природы, ангельских небес.
осень
маленькая девочка
тихо отчитывающая нас по псалтири
над какой-то новой
невиданной еще темнотой
В то же время постоянно возникает иная тема: как эта боль передается на огромное расстояние. Мир Львовского — это современный мир, пронизанный всевозможными системами коммуникаций — телевидением, компьютерной связью. Мир, наполненный шелестом многих языков. Мир, где постоянно встречаются свидетельства уже происшедших историй — для каждого видящего они означают свое. В такой действительности только на пределе душевных сил можно ощутить одиночество и непонятность другого человека.
Подлинное движение души радостно и мучительно. И оно никогда не бывает одно. Вообще сам внутренний строй, само устройство стихотворений Львовского поразительно точно выражают неединственность человека и его чувств. То, что в душе человека постоянно присутствуют разные чувства — радость, печаль, знание, страх, — причем среди них перемешаны свои и чужие. Чужие берутся из разговоров, из телевизионных передач и просто из воздуха — так передалось. Стихотворения рождаются словно бы на границе внутренней речи, которая отвечает на разноречивые пульсации боли и нежности, и состоят из нескольких внутренних голосов.
Языки, значки, виртуальные реальности расширяют мир и выводят сердце говорящего из замкнутого одиночества на простор бездомности, где взгляду открываются звезды и тьма между ними.
Слово или метафорическое выражение (например, «где ты без тебя») концентрирует многие смыслы, которые рождаются вновь и вновь, здесь и сейчас. Разрывы в строках — это места молчания. Внутренние монологи перемежаются паузами. Их связывают и одновременно отделяют друг от друга пространства напряженной тишины.
Тот или иной голос находит себя в чуждом языке. Голоса как-то через свою боль соединяются с теми каналами связи, что существуют вокруг. Видимо, поэтому у Львовского появляются стихотворения на английском (они необходимы в многоязычном мире, тем более что английский стал международным языком рок-н-ролла и компьютерного общения) или с твердыми знаками, как в дореволюционной русской орфографии («слышны далекие / далекие теперь шаги / по окраинамъ ночи»).
Так и развиваются эти голоса — между вскриком чувства, чужим для чувства (и в то же время уникально своим) языковым выражением и молчанием после слов, когда смысл постигается в тишине.
У такой поэзии есть много общего с японской лирикой. Есть и другие корни — современная западная проза, англоязычные рок-песни. В русской поэзии XX века у истоков такой стилистики стоят Всеволод Некрасов и Ян Сатуновский, есть также переклички с творчеством Геннадия Айги. Но Львовский во многом преобразует их открытия (придя к ним независимо, собственным опытом). Человек, особенно взрослый, в поэзии Львовского — это всегда потерянный ребенок. Ребенок, готовый потерять сам себя. Блудный сын.
Станет ли это правдой?
Поможет ли это чему-либо? — так
думает человек,
внезапно проснувшийся посреди ночи
от отсутствия рядом
плюшевого медвежонка.
Одна из важнейших тем поэзии Львовского — тема памяти, ее подлинности и новизны. Как ни странно — новизны памяти. Память — не застывшая кладовая образов, а что-то, что растет и развивается по своим законам, но сохраняет связь с прошлым. С помощью этой растущей памяти прошлое может позволить человеку жить. Если бы человек все забыл или все сохранил, как было, жить бы он не смог. Только в растущей памяти возможна реальная совесть, которая считается с меняющимися мирами.
В поэзии Львовского есть скрытое религиозное начало — не в тематике, но в тоне, в методе, в том, как развивается стихотворение. Поверх боли и непонимания мира человек может благословить своих друзей, незнакомых людей, вещи или пейзаж.
но любовь безымянна. и вера зовет во тьму
но счастливого Рождества тебе удачной охоты
долгого детства, счастливого тебе Рождества
|
|
