|
|
|
Города России
Страны мира
|
|
|
|
|
 следующая публикация . Все публикации . предыдущая публикация  |
|
Юрий Кублановский о Наталье Горбаневской
Наталья Горбаневская. Не спи на закате: Избранная лирика
|
06.08.2007
Юрий Кублановский
|
|
|
Баснословные времена — шестидесятые годы! То, что теперь — в спокойном обороте культуры, в крепких обложках, откомментированное — на книжных полках, тогда ходило по рукам в виде листочков с бледной машинописью. Придешь к себе на истфак на лекцию — и передают по рядам, а ты впервые читаешь то «Перед зеркалом» Ходасевича, то «Решку» Ахматовой. Из поэтов же современных чаще других циркулировали тексты Бродского и Горбаневской. «Послушай, Барток, что ты сочинил?» — кто не твердил тогда про себя этих строк; а чуть позже звезда Горбаневской взошла и на другом небосклоне: диссидентская активистка, она с грудным ребенком в коляске вышла на площадь, протестуя против оккупации Чехословакии; начался ее крестный путь по дурдомам, дело кончилось эмиграцией.
На Западе — и в США, и в Париже — у поэта вышло несколько книг, но в посттоталитарной России ее поэзию знают покуда мало; изданное наконец объемное избранное отчасти и восполнит эту поэтическую лакуну.
Поэзии Горбаневской пришлось решать задачу очень непростую: с одной стороны, верная заветам отечественной поэзии и своему общественному темпераменту, она не стремилась лишать свою лирику публицистического пафоса, с другой — уже не могла решиться писать «попросту», «напрямую», как это делали некоторые ее старшие сверстники. В ее лирике есть приемы новейшей поэзии, чуждой повествовательного благонамеренного резонерства. ...В ту пору — знамение времени — светом в окошке представлялась Польша, самая свободная из стран социалистического концлагеря; Горбаневская, как и Бродский, учит польский язык, становится горячей «полонофилкой», сделав для польского освободительного движения не меньше, чем для российского. А в ответ благодарная поэтика польской лирики XX века помогла нашей неофициальной поэзии — и поэзии Горбаневской в частности — определиться на новых путях развития.
Такое обширное «избранное» — несмотря на небольшие объемы отдельных стихотворений, выглядящих порою просто как выхваченные из временного потока зарисовки душевной реальности, — всегда эпично и по-своему эпохально; это — как срез старого дерева со множеством годовых колец, по которым реконструируешь былую конкретику, куда вмурована и частица твоей жизни тоже. Замечательны самоотдача, бескорыстие лирики Горбаневской, начисто лишенной адаптационно-конъюнктурной жилки. Ее голос — при всем пафосе — был изначально рассчитан не на Лужники, даже не на страницу советского журнала, но на круг культурных и идейных единомышленников, составлявших, в общем-то, соль нашего тогдашнего общества. Вообще самиздатские тексты настолько, казалось, срослись со своим «исполнением» — машинописью, что типографская печать стала потом для них сущим испытанием. А уж тем более — время.
Но и четверть века спустя читаешь с тем же щемящим чувством: «Раскатаны полосы черного льда на промокших аллейках / алеют полоски зари в бахроме абажура... / И к этим до дна промороженным и до горячки простывшим / впотьмах распростертым убогим моим Патриаршим / прильну и приникну примерзну притихну поймешь ли простишь ли / сбегая ко мне по торжественным лестничным маршам».
...Своеобычность поэзии Горбаневской — и с годами, в эмиграции, это качество усиливается — в том, что большинство ее стихотворений лишены линейного развития: зачин — развитие — разрешение; лапидарные необъемные тексты сразу вводят в суть дела, они и есть — кульминация. Стихи Горбаневской словно без несущих конструкций, образно говоря, это не «дома», а «гнезда». Есть в ее лирической героине и впрямь нечто от птицы-труженицы, неустанно эти гнезда лепящей: всегда деловита, всегда в клюве новая и нужная веточка, всегда при деле. И читатель вдруг чувствует, что для него честь быть современником этой неутомимой бесстрашной работницы, волевой, а порой и жесткой. И некоторая фонетическая, ритмическая и образная неразбериха — тут скорее органическая черта стиля, а не изъян.
«Удлинись, дыхание, — говорю. / Улыбнись, мой дальний друг, на заре. / Погляди, каким огнем я горю / в этом подмороженном феврале».
Какой поразительный феномен: из месяца в месяц, из года в год, из десятилетия в десятилетие — бытие в лирическом слове, в постоянной соподчиненности жизненного и творческого дыханий, когда сочинительство отнюдь не профессия, но самое существование вне каких-либо меркантильных ставок.
Правда, тут есть другая опасность: опреснить событие стихосложения — будничностью. Ведь многие как: достигли какой-то средней планки и пишут как заведенные, выше ее уже не поднимая, ничего по сути к прежним текстам не добавляя, забывая, что стихотворение — откровение.
Но, так сказать, сам драматизм натуры лирической героини Натальи Горбаневской не позволяет ей заклишироваться; ее поэтике — надоесть или примелькаться.
«...и те же славянские плачи / мы правнукам завещаем, / путь покаянья, как путь греха, / нескончаем».
|
|
|
 |
 |
Герои публикации:
Персоналии:
06.12.2022
Михаил Перепёлкин
28.03.2022
Предисловие
Дмитрий Кузьмин
13.01.2022
Беседа с Владимиром Орловым
22.08.2021
Презентация новых книг Дмитрия Кузьмина и Валерия Леденёва
Владимир Коркунов
25.05.2021
О современной русскоязычной поэзии Казахстана
Павел Банников
01.06.2020
Предисловие к книге Георгия Генниса
Лев Оборин
29.05.2020
Беседа с Андреем Гришаевым
26.05.2020
Марина Кулакова
28.12.2019
Дмитрий Кузьмин
02.06.2019
Дмитрий Гаричев. После всех собак. — М.: Книжное обозрение (АРГО-РИСК), 2018).
Денис Ларионов
|
|
|
|
