Москва Мурманск Калининград Санкт-Петербург Смоленск Тверь Вологда Ярославль Иваново Курск Рязань Воронеж Нижний Новгород Тамбов Казань Тольятти Пермь Ростов-на-Дону Саратов Нижний Тагил Краснодар Самара Екатеринбург Челябинск Томск Новосибирск Красноярск Новокузнецк Иркутск Владивосток Анадырь Все страны Города России
Новая карта русской литературы
Страны и регионы
Города России
Страны мира

Досье

Публикации

к списку персоналий досье напечатать
  следующая публикация  .  Ника Скандиака
Кататаксис
Комментарий к одному предложению

23.11.2007
Рец
Вып. 46, август 2007
Досье: Ника Скандиака
        В начале было слово, а потом сразу падеж. Когда слово пало, то глагол «упасть» стал временем, и так начался разговор. Разговор склеивается из сущности и действия, и этот клей – синтаксис. Строя предложение, мы строим мир. Соединяя подлежащее и сказуемое, мы всякий раз не только называем субъект и не только характеризуем его действие, но осуществляем синтез субстанции и времени. Высказывание Ницше о том, что метафизика не будет завершена, пока существует грамматика, следует понимать не как призыв перестать следовать правилам правописания, а как утверждение, что от порядка в предложении зависит и строй всего сущего. Пока идёт разговор, мир существует.
        Каков строй предложения, таков и порядок в мире, построенном в нём. Так, например, в книге, озаглавленной «Грамматическая война», bellum grammaticale, изданной в 1511 году и сразу ставшей по тогдашним меркам бестселлером, Андреа Гуарна из Салерно описывает латинскую грамматику как войну между двумя братьями, существительным и глаголом. Существительное «Poeta» воюет с хрестоматийным примером латинского глагола, «amo». «Поэт любит»: и тут уж между частями речи разворачивается гигантомахия, так что только летят во все стороны щепки – исключения из правил. Полтора столетия спустя немец Шоттелиус, вдохновлённый примером Андреа Гуарна, описывает немецкую грамматику, также используя в качестве метафоры войну, но Шоттелиус стоит по другую сторону этой метафоры. «Ужасная грамматическая война» Шоттелиуса рассказывает в аллегориях историю тридцатилетней войны, уже не мифологической войны в полисе римских братьев-близнецов, а христианского раскола под властью Священной Римской Империи. Два могущественных короля, Искусство и Похвала, воюют друг с другом не на жизнь, а на смерть, каждый вопия о бессмысленности войны и скорбя об утерянном единстве.
        По синтаксису можно учить строй, присущий тому или иному времени. Но дело даже не в истории. Для поэзии слова – это не «только слова» и не «на словах», потому что в поэзии нет другого времени и пространства, кроме собственного u1089 синтаксиса, и нет других законов, кроме правил этого синтаксиса. Поэт живёт как «поэт любит», слово поэта – его стены, окна, руки и тело. Но поэт не книга, его жизнь не вечна, и его слово склоняется перед временем, в котором он жив. Каково время и как говорить теперь? После войн и революций, катастроф, когда человек наткнулся на собственные границы, за которыми – уничтожение мира; как говорить, когда все условно равны, когда каждый сам по себе и каждый, как когда-то Людовик – собственное государство; как говорить, обращаясь к тому, кто не очень слушает, а если и так, то не очень доверяет, наученный ежедневным опытом науке отчуждения?
        Только что вышедшая в издательстве НЛО книга Ники Скандиаки «[12/7/2007]» не ставит таких вопросов и не даёт на них ответов, но стихи здесь говорят, и у них свой строй. Они говорят из своей даты и чертят пространство собственного дня. Вот одно предложение от 26/2/2007:

        но то, в ковчеге, доверие к тебе, что ты ничем не станешь, а станешь;
        но то, вначале, доверие к тебе, что ты никем / никому не станешь, а станешь – всем


        Пространственная и временная координаты – «в ковчеге» и «вначале» – описывают жизнь в пути, без определённых границ сегодня и с обещанием завтра, жизнь среди таких же, как сам, оторванных от дома существ, положившихся на волю существования. Только в истоке жизни есть такое доверие, когда ничего не остаётся, кроме как течь вместе с ним, с истоком, куда вынесет, и писать дневник текущих дней. Так написаны и эти две строки. Вторая почти повторяет первую, как один день сменяет другой, но ни первая, ни вторая не начинают нового предложения, не возвращают к началу истока, а просто несут дальше – упав в течение, ничего другого и не остаётся. Начавшись с неопределённого «но», не отмечающего начала, предложение не завершается точкой. Это не «Интернационал», не «кто был ничем, тот станет всем», это другая революция – не восстание подавленных против подавляющих и не бунт сирого против сильного, тут другое понимание силы, и высказано оно в самой синтаксической структуре предложения.
        Синтаксис этого отрывка – не столько паратаксис, провозглашающий равенство и братство частей предложения в противоположность гипотаксису, ставящему одно предложение в подчинение другому. За неимением готового термина, чтобы описать этот синтаксис, назовём его «кататаксисом», т.е. таким порядком, в котором властвует поворот, оборот грамматических структур, в котором части речи соединяются друг с другом более, чем одним возможным образом. В предложении, как в потоке, сила течения – глагол – закручивает грамматические водовороты. В процитированном фрагменте их два:

        1. ты ничем
        не станешь, а станешь;


        и

        2. ты никем / никому
        не станешь, а станешь – всем


        Если читать первый отрывок, «ты ничем не станешь, а станешь», по правилам обычного линейного синтаксиса, получается, что в такой структуре либо второе «станешь» стоит не на месте (правильно было бы употребить другой глагол, например, «ничем не станешь, а умрёшь»), либо не хватает дополнения (правильно было бы, например, «ничем не станешь, а станешь ничтожеством»). Иначе, опять же по правилам линейного синтаксиса, здесь содержится анаколуф: предложение прерывается после «ничем», тогда как «не станешь, а станешь» является абсурдным неравенством по принципу «не А, а А». Но не так по закону кататаксиса. Кататаксис, переворачивая связи в предложении и выявляя более, чем одно возможное соединение его частей, основан здесь на двойственном прочтении соединения «ничем» и «станешь». Первый, напрашивающийся, вариант «ничем не станешь» в значении «ничего у тебя не получится» отвергается, в то время как акцент сдвигается с «не станешь» на «ничем». То есть, «ничем не станешь, а станешь» это свёрнутый вариант фразы, которая в обычном, линейном синтаксисе звучала бы приблизительно как «не ничем не станешь, а станешь ничем». «Ничем станешь»: это апофатический вызов конечного, смертного субъекта, гордость, радость и доверие которого в том, чтобы существовать, чтобы просто «становиться».
        Второй «водоворот», повторный виток первого, втягивает в себя и отношение субъекта с другими. В сочетании «ты никем / никому не станешь» косая черта – главный знак препинания кататаксиса – делит высказывание на два: «ты никем не станешь» и «ты никому не станешь». Каждое из этих двух высказываний завершает вторая часть, «а станешь – всем». Первая комбинация, «ты никем не станешь, а станешь – всем» это уточнение ситуации, описанной уже в первой строке, «ты станешь ничем». «Ты станешь ничем, т.е. никем не станешь, а станешь всем» выражает восприятие, не чуждое пантеистическому. Ты, субъект в мире, лишён восприятия себя как отдельного субъекта, ты «никто», и именно потому сможешь раствориться во «всём» и ощутить целостность существующего мира, утратив собственную целостность. Вторая комбинация, «ты никому не станешь, а станешь – всем» описывает отношение субъекта с другими. Эта комбинация, образованная при помощи омонимической пары «чем? / всем» и «кому? / всем», добавляет ещё одно прочтение: «ты ни для кого не станешь [ничем], а станешь [ничем] для всех». Благодаря твоей потере себя в «ничто», т.е. твоему растворению в существовании вообще, ты станешь для другого не конкретным субъектом, а существованием вообще, человеческим субъектом как таковым. Потому и этот другой для тебя – не конкретный «кто», а «никто», человек вообще, человек, конечное существование которого для тебя часть текущего сквозь тебя мира.
        Кататаксис, строй, оперирующий косой чертой и смывающий сам принцип подчинённости, подчиняет и склоняет субъект, открывая его потоку существования. Потерей субъекта спасена целостность мира. Именно это восприятие целого в потере себя описано тематически в завершающем книгу стихотворении:

        как р приниженный и согнутый как б,
        открыт || ветрам / посередине тела
        ура, потеря уцелела
        и счастлив раб, и сердце обливается, и
        жив, и сердце об
        отворяется, я жив


        В кататаксисе части речи не стремятся ни перехватить власть одна у другой, ни разделить её поровну, но теряют себя в этой власти, сливающей их в синтетическое целое. И субъект здесь настолько не раб, что его подвластность всем ветрам подрывает саму схему «один против другого». Не господин, раб своих рабов, тут торжественно гол перед оборванцами, а человек неприкрыт, доверился наготе ветра.


  следующая публикация  .  Ника Скандиака

Герои публикации:

Персоналии:

Последние поступления

06.12.2022
Михаил Перепёлкин
28.03.2022
Предисловие
Дмитрий Кузьмин
13.01.2022
Беседа с Владимиром Орловым
22.08.2021
Презентация новых книг Дмитрия Кузьмина и Валерия Леденёва
Владимир Коркунов
25.05.2021
О современной русскоязычной поэзии Казахстана
Павел Банников
01.06.2020
Предисловие к книге Георгия Генниса
Лев Оборин
29.05.2020
Беседа с Андреем Гришаевым
26.05.2020
Марина Кулакова
02.06.2019
Дмитрий Гаричев. После всех собак. — М.: Книжное обозрение (АРГО-РИСК), 2018).
Денис Ларионов

Архив публикаций

 
  Расширенная форма показа
  Только заголовки

Рассылка новостей

Картотека
Медиатека
Фоторепортажи
Досье
Блоги
 
  © 2007—2022 Новая карта русской литературы

При любом использовании материалов сайта гиперссылка на www.litkarta.ru обязательна.
Все права на информацию, находящуюся на сайте, охраняются в соответствии с законодательством РФ.

Яндекс цитирования


Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service