Москва Мурманск Калининград Санкт-Петербург Смоленск Тверь Вологда Ярославль Иваново Курск Рязань Воронеж Нижний Новгород Тамбов Казань Тольятти Пермь Ростов-на-Дону Саратов Нижний Тагил Краснодар Самара Екатеринбург Челябинск Томск Новосибирск Красноярск Новокузнецк Иркутск Владивосток Анадырь Все страны Города России
Новая карта русской литературы
Страны и регионы
Города России
Страны мира

Досье

Публикации

к списку персоналий досье напечатать
  следующая публикация  .  Василий Голованов   .  предыдущая публикация  
Как закаляется своеобразие
Василий Голованов. Время чаепития

26.09.2008
Анастасия Ермакова
Знамя
2005, №12
Досье: Василий Голованов
        Василий Голованов. Время чаепития. Повести. Рассказы. — М.: Вагриус. 2004.
        Первая книга Голованова была о Махно, вторая — «Остров» с подзаголовком «Оправдание бессмысленных путешествий». «Время чаепития» — это уже не путешествия, хотя историко-географические интересы автора явлены и здесь (рассказы «Ствол, подпирающий небо», «Путешествие на родину предков, или Пошехонская сторона» и «Новая таежная философия»), а скорее — бегство, сквозной мотив прозы Голованова. «Может быть, я пишу все время один и тот же рассказ — это рассказ о бегстве. <...> Зачем и почему бегут мои герои, я, по совести сказать, и сам толком не знаю. Может быть, они просто бегут от... От бездарности жизни. От тех пугающих развалин, которые остаются на месте погибшей любви, чтобы потом и вовсе зарасти сорной травой... От необходимостей, которые порабощают человека». Не только от, но и в. В мир «Затерянного Пригорода» (повесть «Время чаепития», рассказ «Ежков»), где каждый дом был «сном о счастье», где «единственно значимым часом оставался час вечернего чаепития», и время замедлялось, освобождаясь от бед; в мир тайги, напитанный красотой, которая «обрушившись на тебя, переживается как счастье», которая «так плотна, так вещественна, что можно есть ее, питаться ею» (рассказ «Новая таежная философия»), или в экзотический мир Панамы, где на героя «обрушивается» любовь.
        Герои Василия Голованова — это странник, передвигающийся не столько по просторам планеты, сколько по психологическому ландшафту собственной души, «сентиментальный путешественник, ищущий «рецепт счастья», состоящий в утверждении «беззатейливой полноты бытия», в ощущении свободы от времени и истории. Такую свободу герой находит на Севере, среди охотников; Город и Лес противопоставляются и приобретают символическое значение: «Лес сильнее человека, что бы тот о себе ни думал. И стоит переступить некую грань, которая чем дальше, тем тоньше делается во всем: в политике, в искусстве, в повседневной жизни, — как города превратятся в зону бедствия, эпидемии, войны, иного какого-нибудь проявления человеческого безумия. Они опустеют, но Лес останется и наполнит землю жизнью — ибо для вселенской жизни человек значит не больше, чем белка или муравей, — и сомкнется над опустевшими и поруганными строениями, как, собственно, не раз уже бывало в человеческой истории». Пожалуй, несколько патетично, но для данного автора органично: бытовому слою жизни соответствует один стиль, символическому — совсем иной, и здесь уже допустимы и высокопарность, и пророческий тон. Тем более что это не пустословие, а концепция мира; не призыв Руссо к изначально естественному состоянию, а попытка обрести утерянную чистоту и свежесть мировосприятия, спасти от разрушения (еще один сквозной мотив) и смерти данную человеку красоту. И спасти ее можно, как это ни банально, только тремя способами: через единение с природой («Время Чаепития», «Новая таежная философия»), через любовь (повесть «Ни с кем и никогда», рассказ «Территория любви») и через проникновение в реальность, созданную художником (рассказы «Ежков», «Двери»).
        Голованов создает свои мифы-притчи: миф о Затерянном мире, о Неосуществленной любви, о Несотворенном произведении. Возможно, отсюда та особенная атмосфера книги — атмосфера тоски по чему-то очень близкому, но совершенно в силу непонятных причин не достижимому.
        Пытаться пересказать сюжет того или иного произведения Василия Голованова бессмысленно, потому что главное для автора совсем иное: лирическое дыхание фразы, смысловой подтекст, эмоциональный импульс текста. Важна не последовательность и причинность событий, а, наоборот, их принципиальная бессвязность, сумбурность, нелогичность. О чем, например, повесть «Время чаепития»? Герой, художник Гек, живет на съемных зимних дачах, пишет картины, наслаждается тишиной и уединением. Есть у него возлюбленная и сын, об этом, кстати, сказано вскользь, и еще есть брат (Чук), который обеспечивает подобную спокойную жизнь. Потом брата, связанного с криминальными структурами, убивают, рядом начинает строить дачу чеченский «бугор» — рай рушится; герою приходится ехать жить в Африку — там ему по наследству от брата достается заводик по огранке полудрагоценных камней. Но суть, конечно, не в сюжете. Тонко и чувственно прописанную поэтику зимних заброшенных дач, тайну «проклятых» домов, метафизическое ощущение сада как «модели мира» пересказать нельзя — тут же выветрится интонационно убедительная, ароматная фраза: «Он вдруг поверил в возможность быть — или даже оставаться — счастливым, купив дом. Ибо дом этот, с прекрасным садом, подвалом, полным добра, с солнечной терраской и темноватыми, но уютными комнатами, был создан не просто для жилья, но для жизни, для того, чтобы выходить утром в сад, вдыхать аромат цветов, умываться из рукомойника, слушая птиц, а вечером, после работы с красками или в саду, садиться на галерее с чашкой чая, спокойно курить, наблюдая, как любимая срезает цветы для букета завтрашнего дня, и слушать, как гремит кузнечик в остывающей зелени...». Смерть брата все разрушает, герой уже не может выстроить заново гармоничное существование. Подобное происходит и в повести «Танк»: погибает двоюродный брат с двумя своими дочерьми — и уютные воспоминания детства бессильны побороть кошмар взрослой жизни; блуждающий немецкий танк приобретает символическое значение: точно так же безнадежно блуждает в жизни человек, и ему необходим временной сдвиг или сдвиг сознания, чтобы найти свою «дорогу на Дюссельдорф». Правда, сюжетно танк никак не связан с дальнейшими трагическими событиями, но это, как уже отмечалось, для Голованова непринципиально. Рассказ «Двери» вообще бессюжетен. Фотограф Андрей Перье вдруг обнаруживает на разных снимках какие-то двери. Составляется целая коллекция. Дверь осмысливается героем не просто как вход в жилище человека, а как зашифрованная тайна его души, тайна мироздания.
        Единственный рассказ с довольно четким сюжетом и, на мой взгляд, самый удачный — это «Ментовка». Наверное, сама тема призывает к жесткому повествованию. Герой, рассеянный интеллигент, переходит дорогу в неположенном месте и оказывается в отделении милиции: начинается абсурдистская маета, царящая в этом заведении. Соседи по камере, в сущности, такие же «случайные» люди, как и герой: азербайджанец, хохол и два негра. Звучит как анекдот... Однако анекдотичность и нелепость ситуации разрешается не смехом, а трагическим пониманием: хаос непобедим, абсурд торжествует. Все оканчивается благополучно, герой отделывается штрафом, но мысли его неутешительны: «Я больше не верю людям так, как раньше. Не знаю, верю ли я так же самому себе».
        Об особенности своей манеры повествования автор очень точно сказал устами рассказчика: «Но я опять отвлекся по несчастной способности своей отступаться от темы и разветвлять повествование на бесчисленные отростки» (рассказ «Ствол, подпирающий небо»). Может быть, именно эта — несчастная ли? — способность и определяет оптику данной прозы. Действительность в повестях и рассказах Голованова зыбкая, не имеющая четких очертаний, будто увиденная сквозь смятый целлофан: углы сглажены, изображение двоится и ускользает, привычное становится почти неузнаваемым. Зато появляется возможность выстроить свою, новую: полемизируя с Щедриным, описавшим Пошехонье как мрачное захолустье, воссоздать совсем в ином свете историю Весьегонска на основе записок агронома П.А. Сиверцева («Путешествие на родину предков, или Пошехонская сторона»). Очерковость здесь вполне соответствует задаче. Или рассказать личные мифы-притчи. Здесь уже важна не историческая достоверность, а атмосфера, эмоциональная вибрация смысла.
        Как столь разные тексты уживаются в одной книге? Не заслоняют друг друга, не теснят и в целом творят свою спонтанно-продуманную вселенную, как «первые деревья первого леса»...


  следующая публикация  .  Василий Голованов   .  предыдущая публикация  

Герои публикации:

Персоналии:

Последние поступления

06.12.2022
Михаил Перепёлкин
28.03.2022
Предисловие
Дмитрий Кузьмин
13.01.2022
Беседа с Владимиром Орловым
22.08.2021
Презентация новых книг Дмитрия Кузьмина и Валерия Леденёва
Владимир Коркунов
25.05.2021
О современной русскоязычной поэзии Казахстана
Павел Банников
01.06.2020
Предисловие к книге Георгия Генниса
Лев Оборин
29.05.2020
Беседа с Андреем Гришаевым
26.05.2020
Марина Кулакова
02.06.2019
Дмитрий Гаричев. После всех собак. — М.: Книжное обозрение (АРГО-РИСК), 2018).
Денис Ларионов

Архив публикаций

 
  Расширенная форма показа
  Только заголовки

Рассылка новостей

Картотека
Медиатека
Фоторепортажи
Досье
Блоги
 
  © 2007—2022 Новая карта русской литературы

При любом использовании материалов сайта гиперссылка на www.litkarta.ru обязательна.
Все права на информацию, находящуюся на сайте, охраняются в соответствии с законодательством РФ.

Яндекс цитирования


Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service