|
Вадим Муратханов. Ветвящееся лето. М., Издательство Р. Элинина, 2007, 47 стр. («Русский Гулливер», «Литературный клуб „Классики XXI века»«).
В предисловии к книге Анатолий Найман пишет: «Муратханов не прячет своих корней: эпиграф из Ходасевича, „Катулл без воробья, без ласточки Державин»«. Эпиграф из Ходасевича звучит так: «О, хороши сады за огненной рекой».
Мне уже доводилось слышать в частной беседе от Александра Иличевского, что Муратханов во многом отталкивается от Ходасевича. Но я никак не мог почувствовать это родство. Я не вижу той жесткости удара, которая есть у классика. Того почти цинического отношения к бытию, с которым говорится: счастлив, кто падает вниз головой. Но, перечитывая в очередной раз книги Муратханова, я с некоторым удивлением ощутил, что общее действительно есть.
Муратханов чувствует себя в Москве эмигрантом. Он родился, и вырос, и стал поэтом — в Ташкенте. Он стал русским поэтом, но язык, как выясняется, — еще не все. Он, конечно, великая подмога, но он не может заменить «солнечного зайчика, преломленного зеленой пепельницей, на подоконнике ныне снесенного дома», девочку в футболке с веселым поездом, у которого за лето «округлилась труба», и узбекскую речь, которой так насыщена поэма «Ветвящееся лето».
В поэзии Муратханова есть ощущение горького необратимого разрыва. Все переменилось, и мир детства, многолюдных праздников: дедушка, который забывает русский язык и может говорить только по-узбекски, — этот мир остался если не за «огненной рекой», то в какой-то бесконечной временнбой перспективе. Вот это ощущение внутренней разорванности и роднит Муратханова с Ходасевичем. «Смотрит кино свое поздней весной / о растаявшем мартовском снеге. / Все перемелется, все — возрастное. / Опустите мне веки».
Не хочу на это смотреть. И никогда не привыкну.
|
