Москва Мурманск Калининград Санкт-Петербург Смоленск Тверь Вологда Ярославль Иваново Курск Рязань Воронеж Нижний Новгород Тамбов Казань Тольятти Пермь Ростов-на-Дону Саратов Нижний Тагил Краснодар Самара Екатеринбург Челябинск Томск Новосибирск Красноярск Новокузнецк Иркутск Владивосток Анадырь Все страны Города России
Новая карта русской литературы
Страны и регионы
Города России
Страны мира

Досье

Публикации

напечатать
  следующая публикация  .  Все публикации  .  предыдущая публикация  
Наждак нежности
О книге Виктора Куллэ «Палимпсест»

15.09.2008
Виктор Куллэ. «Палимпсест». - М.: Багаряцкий, 2001


        Виктор Куллэ — известный и плодотворно работающий литератор. Но за литературоведческой, критической, издательской активностью — бродскими штудиями, изданием «Старого литературного обозрения», нечасто появляющиеся в периодике подборки стихов несколько ушли в тень. И вот Куллэ предоставил читателю возможность прочитать свое избранное — он издал первую книгу стихов за 22 года работы. И это настоящая книга. И она стоит того, чтобы ее читать.
        Главное и самое важное (но не единственное ценное) в книге — это поэма «La Commedia» — именно так называлась дантова поэма, эпитет был добавлен позднее. Поэма не окончена, но выстроена она так, что это не очень существенно. В принципе, над ней можно продолжать работать неограниченно долго — в пределе всю жизнь, поскольку эта поэма — дневник путешествующего по Аду. Этот Ад и есть жизнь главного героя поэмы — протагониста, который от самого поэта вряд ли отличим. «Напомню любопытным / Ада нет. Ад в нас самих».
        Поэт собирает детали и детали — и они режут руки, как осколки разбитого зеркала.
        Магазин, куда из «Сайгона» отправлялись за портвейном, так и звался — «Зеркала».
        Куллэ, конечно, мастер. И то, что он проделывает в стихах и со стихами, — очень красиво. Замечательные концовки — похожи то ли на иглы шпилей, то ли на удары нагайкой с заплетенным в нее острым кусочком свинца — кожу-то срывает.

            Презерватив лежит в кармане,
            на кухне остывает ужин –
            все много проще и туманней…
            Но передать весь этот ужас
            не сможет ни талант актера,
            ни новенький компьютер барда,
            …И время дланью Командора
            Гуану сплющивает ядра.

        В «La Commedia», состоящей почти исключительно из описаний и размышлений, — сюжет едва-едва угадывается. Он где-то на третьем плане. Герой рождается, растет, учится. У него есть родители, подруги. Но это все даже не канва, а не более чем жизнеподобный фон, который размыт и не в фокусе. Главное — это зрение героя — сосредоточенное и направленное на случайные и непреднамеренные подробности бытия, которые и оказываются характернейшими, — и в них-то как раз и замерзает время. Поэт смотрит и видит — и увидеть успевает очень много. Мне эта поэма дорога и тем еще, что в те времена, когда герой ее был юношей и которые в поэме описаны, я тоже был немногим старше, и Питер конца семидесятых — начала восьмидесятых был мне дорогим городом. И сегодня, читая Куллэ, я узнаю этот несуществующий город. И само это узнавание мне дорого. Я понимаю, что, читая Куллэ, теряю собственные воспоминания, что точные поэтические формулы, которые западают куда-то глубоко в мою душу, вытесняют мои смутные образы. Но я согласен — образы Куллэ точны, а значит, пусть лучше в моей памяти сохранятся они.
        Чем держится эта стиховая масса? Можно сказать, иронической интонацией, имитирующей легкий и необязательный треп, необходимостью выговорить себя, выжечь и закалить душу речью. Но это не все. Нет, не все.

            Лет дюжину назад в Приморском крае,
            почти случайно и почти в Китае,
            костлявый хмырь в потрепанной джинсе,
            в хайратнике, очочках a la Леннон —
            возник передо мною. По колено
            стоящий в конопле — как в полусне.
            Итогом одиссеи автостопа
            в конечном счете стала не Европа
             (сколь ни считалась круглою земля),
            но — суррогат прижизненной нирваны —
            вот эти конопляные поляны
            с заходом в Элизийские поля.
            Он, потерявший по пути подругу,
            итожит экскурс по Второму Кругу —
            дитя «Сайгона», нежный, как наждак,
            как Бог, сходящий с сотворенной сцены,
            он нависал над краем ойкумены.
            Он здесь и сдохнет. Кончено. Ништяк.

        Отношение поэта к персонажу и к герою поэмы можно назвать холодным сочувствием. Это в полном смысле слова сочувствие — поэту небезразлично, что происходит с героями, он думает о них и сопереживает, но он всегда сохраняет дистанцию обзора. Он никогда ее не нарушает, не подходит настолько, чтобы аберрация близости исказила лицо. Он холоден, как аналитик. И эти два движения — к персонажу или явлению и от них, будь то воспоминание о блокаде или размышление о постмодерне, — друг друга уравновешивают и создают то пространство — теплое и узнаваемое, но и холодное и отстраненное, в котором разворачивается «La Commedia».


  следующая публикация  .  Все публикации  .  предыдущая публикация  

Герои публикации:

Персоналии:

Последние поступления

06.12.2022
Михаил Перепёлкин
28.03.2022
Предисловие
Дмитрий Кузьмин
13.01.2022
Беседа с Владимиром Орловым
22.08.2021
Презентация новых книг Дмитрия Кузьмина и Валерия Леденёва
Владимир Коркунов
25.05.2021
О современной русскоязычной поэзии Казахстана
Павел Банников
01.06.2020
Предисловие к книге Георгия Генниса
Лев Оборин
29.05.2020
Беседа с Андреем Гришаевым
26.05.2020
Марина Кулакова
02.06.2019
Дмитрий Гаричев. После всех собак. — М.: Книжное обозрение (АРГО-РИСК), 2018).
Денис Ларионов

Архив публикаций

 
  Расширенная форма показа
  Только заголовки

Рассылка новостей

Картотека
Медиатека
Фоторепортажи
Досье
Блоги
 
  © 2007—2022 Новая карта русской литературы

При любом использовании материалов сайта гиперссылка на www.litkarta.ru обязательна.
Все права на информацию, находящуюся на сайте, охраняются в соответствии с законодательством РФ.

Яндекс цитирования


Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service