Виктор Куллэ. «Палимпсест». - М.: Багаряцкий, 2001
Виктор Куллэ — известный и плодотворно работающий литератор. Но за литературоведческой, критической, издательской активностью — бродскими штудиями, изданием «Старого литературного обозрения», нечасто появляющиеся в периодике подборки стихов несколько ушли в тень. И вот Куллэ предоставил читателю возможность прочитать свое избранное — он издал первую книгу стихов за 22 года работы. И это настоящая книга. И она стоит того, чтобы ее читать. Главное и самое важное (но не единственное ценное) в книге — это поэма «La Commedia» — именно так называлась дантова поэма, эпитет был добавлен позднее. Поэма не окончена, но выстроена она так, что это не очень существенно. В принципе, над ней можно продолжать работать неограниченно долго — в пределе всю жизнь, поскольку эта поэма — дневник путешествующего по Аду. Этот Ад и есть жизнь главного героя поэмы — протагониста, который от самого поэта вряд ли отличим. «Напомню любопытным / Ада нет. Ад в нас самих». Поэт собирает детали и детали — и они режут руки, как осколки разбитого зеркала. Магазин, куда из «Сайгона» отправлялись за портвейном, так и звался — «Зеркала». Куллэ, конечно, мастер. И то, что он проделывает в стихах и со стихами, — очень красиво. Замечательные концовки — похожи то ли на иглы шпилей, то ли на удары нагайкой с заплетенным в нее острым кусочком свинца — кожу-то срывает.
Презерватив лежит в кармане, на кухне остывает ужин – все много проще и туманней… Но передать весь этот ужас не сможет ни талант актера, ни новенький компьютер барда, …И время дланью Командора Гуану сплющивает ядра.
В «La Commedia», состоящей почти исключительно из описаний и размышлений, — сюжет едва-едва угадывается. Он где-то на третьем плане. Герой рождается, растет, учится. У него есть родители, подруги. Но это все даже не канва, а не более чем жизнеподобный фон, который размыт и не в фокусе. Главное — это зрение героя — сосредоточенное и направленное на случайные и непреднамеренные подробности бытия, которые и оказываются характернейшими, — и в них-то как раз и замерзает время. Поэт смотрит и видит — и увидеть успевает очень много. Мне эта поэма дорога и тем еще, что в те времена, когда герой ее был юношей и которые в поэме описаны, я тоже был немногим старше, и Питер конца семидесятых — начала восьмидесятых был мне дорогим городом. И сегодня, читая Куллэ, я узнаю этот несуществующий город. И само это узнавание мне дорого. Я понимаю, что, читая Куллэ, теряю собственные воспоминания, что точные поэтические формулы, которые западают куда-то глубоко в мою душу, вытесняют мои смутные образы. Но я согласен — образы Куллэ точны, а значит, пусть лучше в моей памяти сохранятся они. Чем держится эта стиховая масса? Можно сказать, иронической интонацией, имитирующей легкий и необязательный треп, необходимостью выговорить себя, выжечь и закалить душу речью. Но это не все. Нет, не все.
Лет дюжину назад в Приморском крае, почти случайно и почти в Китае, костлявый хмырь в потрепанной джинсе, в хайратнике, очочках a la Леннон — возник передо мною. По колено стоящий в конопле — как в полусне. Итогом одиссеи автостопа в конечном счете стала не Европа (сколь ни считалась круглою земля), но — суррогат прижизненной нирваны — вот эти конопляные поляны с заходом в Элизийские поля. Он, потерявший по пути подругу, итожит экскурс по Второму Кругу — дитя «Сайгона», нежный, как наждак, как Бог, сходящий с сотворенной сцены, он нависал над краем ойкумены. Он здесь и сдохнет. Кончено. Ништяк.
Отношение поэта к персонажу и к герою поэмы можно назвать холодным сочувствием. Это в полном смысле слова сочувствие — поэту небезразлично, что происходит с героями, он думает о них и сопереживает, но он всегда сохраняет дистанцию обзора. Он никогда ее не нарушает, не подходит настолько, чтобы аберрация близости исказила лицо. Он холоден, как аналитик. И эти два движения — к персонажу или явлению и от них, будь то воспоминание о блокаде или размышление о постмодерне, — друг друга уравновешивают и создают то пространство — теплое и узнаваемое, но и холодное и отстраненное, в котором разворачивается «La Commedia».
|