В своем углу: Субъективные заметки о книгах и об их авторах: Борис Ванталов

Анна Голубкова
Мегалит: Евразийский журнальный портал, 2010
Досье: Борис Ванталов (Борис Констриктор)
        Книгу по-настоящему совершенную исчерпать невозможно – о ней можно писать чуть ли не всю жизнь, и все написанное будет верным. Об этом, кстати, очень хорошо сказано у самого Бориса Ванталова: «Творение либо существует, а тогда всякая критика есть частица его сияния, либо нет, и тогда критика есть тщетная попытка утвердить несуществующее». Я уже пыталась писать об этой книге, но та заметка была короткой и скорее информативной. Более того, книга оказалась так хороша, а времени на чтение тогда было так мало, что, не дочитав до конца, я отложила ее на «потом», и этот «потом», увы, продлился больше года. Сейчас понимаю, что сделала это зря – книга эта обладает удивительной способностью отстранять все остальное, и потому время на чтение неожиданно обнаруживается там, где ты даже и не предполагаешь. В нее как бы проваливаешься – абсолютно все вокруг тебя отступает, остается лишь голос автора – то иронично-веселый, то печальный, то отстраненно, почти механически, сообщающий какие-то «полезные» сведения, то еле слышно бормочущий что-то невнятное… И голосом этим просто невозможно не заслушаться.
        У этой книги есть еще одна удивительная особенность – чуть ли не с первых же строчек она очищает сознание от всего лишнего, и как бы глубоко не был ты погружен в заботы суетного света, снова совершенно очевидным становится главное – чистота, пустота и необходимость подготовить душу к живейшему принятию впечатлений. Говоря проще, читая эту книгу, сразу же вспоминаешь о том, что ты сам – художник, а не обремененная бытовыми проблемами женщина средних лет, не сотрудник одной транснациональной компании и даже не литературный критик с оттенком скандальной известности. Примерно такое же воздействие оказывает и русская классика – многократно перечитанная, местами намертво засевшая в памяти, и все равно каждый раз производящая впечатление сухого кивка сквозь время и пространство. Именно для этого – короткого кивка одного художника другому – и стоит, как мне кажется, вообще писать книги. Все же остальное, чем так озабочены современные литераторы, есть полная чепуха и бессмыслица. И я крайне благодарна Борису Ванталову за то, что он мне об этом очень своевременно напомнил.
        Есть, впрочем, у моего восхищения этой книгой и более простые причины – по своему тону и некоторой иронической дистанции, с которой повествователь относится к самому себе, «Записки неохотника» напоминают роман Лоренса Стерна «Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена», вот уже многие годы любимый мною нежно и верно. Лоренс Стерн, кстати, упоминается в тексте точно так же, как и Василий Розанов, своим «Уединенным» фактически предвосхитивший многие художественные искания ХХ века. С Розановым у Бориса Ванталова сходства, разумеется, намного больше, чем со Стерном. Здесь и принципиальная фрагментарность, и включение в свой текст чужих писем, и характерные для романа «Утром три» постоянные отсылки к событиям, происходящим прямо в момент написания текста. Впрочем, розановской всепроникающей, бесконечно распространяющейся и подчас чуть ли не выворачивающейся наизнанку интимности у Бориса Ванталова нет, есть открытость и откровенность, но читатель все равно чувствует, что у автора, несмотря на его готовность делиться переживаниями, всегда остается что-то для себя. Это невольное (или сознательное?) дистанцирование воспринимается как проявление уважения к читателю, как признание права личности на свободу, в том числе и свободу отложить книгу. Возможно, происходит это оттого, что автор хорошо осознает границы собственной индивидуальности, что позволяет ему одновременно ощутить безграничность собственного сознания и, быть может, даже выйти за его пределы. Самоуглубление оказывается путем в бесконечное – ведь отказаться от себя можно, только познав свои границы, только побыв в полной мере собой.
        Борис Ванталов ничего не навязывает читателю и ничего от него не требует – ни дополнительных знаний, ни сложной работы по реконструкции сюжета – хотя, по идее, такая работа все-таки должна быть проведена. Он как бы просто делится с читателем тем, что ему интересно, что происходит вокруг и внутри него. Этого писателя, пожалуй, можно назвать и аристократичным, и демократичным одновременно. На самом деле включенные в книгу тексты весьма сложны, но в то же время производят впечатление простоты и легкости. Да и вообще «Записки неохотника» читаются легко и с удовольствием, что довольно-таки странно для такого фрагментарного текста с достаточно запутанным набором лейтмотивов. Наверное, этому способствует почти музыкальная выверенность – в этой прозе, как мне кажется, вообще нет ни одной фальшивой ноты. И хотя к этим произведениям никак нельзя применить эпитет «возвышенные», в общем и целом они производят необыкновенно гармоническое впечатление – там уместно все, даже, казалось бы, совершенно неуместное: «Лист надо закончить, нельзя его в машинке оставлять, а то родственники сунутся. Что печатаешь? Зачем? А зачем я писаю, откуда я знаю. Они думают, литература отличается от пищеварения. Нет!!! Три тысячи раз нет, это одно и то же. Сегодня тепло, пишу я, светит солнце, дети играют в покер, на деревьях растут, из земли лезут, из меня прет. Такой сегодня день. Всю зиму перепечатывал и редактировал старый текст. В мае начал маяться новым. Слушайте голос моего мозга, пока он водкой не отуманен. Слушайте, товарищи-подонки».
        В книгу вошли трилогия «Конец цитаты» («Записки блудного сына», «Книга облаков», «Точка в виде запятой»), роман «Утром три», «Записки неохотника» (собрание коротких заметок со своим внутренним сюжетом) и «Какие сны» – раздел, в котором помещены эссе и мемуарные заметки. Мне, наверное, следовало бы подробно разобрать каждое произведение, описать структуру, выделить основные мотивы, рассмотреть систему персонажей (особенно тут интересны спонтанность и периодичность, с которой эти самые персонажи появляются в повествовании – только для того, чтобы тут же из него исчезнуть), но я не стану этого делать – слишком свежи еще впечатления от книги и потому нет никакого желания поверять алгеброй гармонию. Приведу лишь цитату, объясняющую столь частое появление в тексте прямых (с указанием автора, названия книги и даже года издания) цитат: «Стоит только о чем-то основательно задуматься, как тут же наталкиваешься на цитаты, которые подтверждают твои мысли и вдохновляют на дальнейшие штудии. Видимо, у мыслей (достаточно глубоких) есть некое поле, которое притягивает к себе сходные чужие мысли». О «тематических сгустках» этой книги написал в своей рецензии Валерий Кислов. И это правда – есть несколько образов и мотивов, к которым Борис Ванталов обращается постоянно: чай, халат, Обломов как главное явление русской действительности, таинственная жизнь пятен, пытающихся (иногда им это удается) стать музыкой, рисование как особый экзистенциальный опыт и др. Обо всем этом можно было бы порассуждать очень подробно, и когда-нибудь я обязательно это сделаю, хотя в книге содержится столько всего интересного, что о ней можно написать целую диссертацию – и даже не одну. И такие диссертации, безусловно, когда-нибудь будут написаны. В завершение же заметки хочу привести одну из самых понравившихся фраз из книги «Записки неохотника»: «Проза должна стать нечитабельной, наподобие плесени». Борису Ванталову, впрочем, пока что достичь этого все-таки не удалось…






Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service