Сергей Арутюнов. Апдейт. Стихи. — М.: Русский Двор, 2003. — 112 с. Сразу признаюсь прямодушно: Сергей Арутюнов (так сложилось) — один из самых интересных и небезразличных для меня современных молодых поэтов. Всеотзывчивый и отдельный, откровенный и самошифрующийся, беззащитный и упрямый, агрессивный и добрый, он — воплощенный вопрос и парадокс. А кто, по Пушкину, пародоксов друг? Вот именно... Дар налицо. Но и спрос будет соответствующий — максимальный. Тем более что сам Арутюнов являет собою тот тип максималиста, который зачастую не выдерживает изначально заданной нравственной и музыкальной высоты, рушась оттуда с грохотом и треском, входящими, впрочем, важнейшей частью в его просодию. Первая книга называлась хорошим немодным словом «Окалина» (М., «Русский Двор», 2002) — вторая (там же, 2003) поименована иностранно-компьютерным термином «Апдейт», означающим «обновление базы данных». Дистанция — всего год, а база данных и впрямь обновилась. На мое недоуменье, откуда возникла потребность в «Update», Сергей по телефону ответил: «Злобный тычок в старый русский язык! — И пояснил: — Я пять лет не вылезаю из компьютерной работы. Я сам как живой инструмент для обновления базы данных, я — живые глаза, которые потом можно будет заменить электронными. Язык уходит из моих рук, обедненный и потерявший часть силы, и я даю сигнал языку, который перестает думать о духе...». Анастасия Ермакова в рецензии на арутюновскую «Окалину» («Знамя», 2002, #11) пишет, что перед нами «книга холодная и суровая. Неспроста для названия выбран технический термин — это вполне соответствует жесткому и суровому, без сантиментов, миропониманию автора. Окалина символизирует здесь, на мой взгляд, некий налет на душе человека, защищающий его от мучительного соприкосновения с миром. Неуютно в нем лирическому герою, неуютно читателю. Эмоциональный фон темный и напряженный, ткань стихов тяжелая и непрозрачная». Поглядите, сколько на краткий абзац неудовлетворенных поэтом эпитетов: холодный, суровый, без сантиментов, мучительный, неуютный, темный, напряженный, тяжелый, непрозрачный... На самом деле, все и так, да не так. Окалина — это не превентивная защитная реакция, а вынужденная: раскаленный металл выдает на поверхности своей некий окисел в ответ на властную обработку. Реакция не заранее берегущего себя и самопекущегося человека, а, напротив, растерянного, оскорбленного, подвергшегося насилию. Лирический герой Сергея Арутюнова очень молод и переживает (знаю, что переживет и перерастет) ту веху бытия, когда ненависть генетически ожесточенной жертвы к извечной тирании сжимает добрую и нежную душу до точки, до полного неверия в любой креативный союз, до гордынного по-детски эскапизма:
часто сидя меж старых рубак, клялся лживыми строками хроник: если рыба ты — я не рыбак, если дичь ты — то я не охотник, не Улисс, будь ты даже циклоп, не москвич, хоть все уши проокай. если птица, то не птицелов, не грибник, если бледная погань.
Как и в любом инфантильно отчаянном постулате, здесь недостает логики (признак авангардной элегии): отказываться быть птицеловом любой птицы — это одно, зарекаться быть грибником по отношению к бледной погани — совсем иное. А ежели боровики, сыроежки, лисички? Мне это стихотворение из «Окалины» напомнило тургеневского Базарова, дразнившего оппонентов категоричными заявками, вроде: «Люди, что деревья в лесу, ни один ботаник не станет заниматься каждою отдельною березой», — а потом так влюбившегося в отдельную Одинцову, как ни одному романтику не снилось. Не я первая сравниваю Базарова с молодым Маяковским — им обоим и психологически, и стилистически наследует Сергей Арутюнов. Сквозь всю эту окалину нигилизма проницательный и настроенный на родственную волну читатель услышит призывный стон раненого сиротства. Лирический герой Сергея Арутюнова ни в коем случае не должен быть отождествлен с автором, не случайно видящим себя то в персонаже, «гиблом, постсоветском, прямо от сохи», то в солдате, то в «обычном парне с рудника» (малоизвестные поэту на практике соха и рудник для него — всего лишь символы-синонимы инакости по отношению к обобщенному нуворишу-снобу). Перед нами нигилист, жаждущий позитива. А мир, он никакого позитива нам не предложит никогда. Он несовершенен, асимметричен, противоречив и обиден до слез. Его нужно полюбить таким как есть и взять на свои великодушные поруки. На уровне языка поэт Сергей Арутюнов это уже признал — в «Апдейте» есть мудрые стихи о речевой нерасчленимости высокого и низкого, абсолютного и приблизительного, сильного и слабого:
Чего я никогда не постигал, Как этот слог, мужая, прислонился К эфирному величию стиха И мутной сути пыльных прозаизмов. Но разве чужд натянутой струне Протяжный дриблинг с гаснущей искрою? Так без помарок почерк обескровлен И мертвенен без фальши инструмент.
Однако ведь язык — это прамодель мира («в начале было слово») — и, стало быть, мир тоже имеет право и на муть, и на фальшь, и на экзистенциальные помарки. Зарекшись быть и охотником, и рубакой, позиционируя себя как этакий высокомерный пацифист, наш поэт противоречит сам себе на уровне того, что Ин. Анненский называл «образы-тики». Арутюновский нервный тик — это многочисленные метафоры, связанные с театрализованным оружием: «и смутно потекли ручьи / при наведенном пистолете», «и в золе, с картошкой испечен, / мой патрон вздыхает красным боком», «курки колоколов», «погремушку брал как динамит», «так свой кистень поглаживает люмпен», «кремнистость портупей» и т.д. и т.п. Не душа — игрушечный оружейный склад! Поэт внимательно присматривается к «тем, кто в себе убили зверя, / и тем, кого он одолел». Книга «Апдейт» — откровеннейший и круто заквашенный дневник борьбы человека со зверем внутри и вне себя на фоне современности. И, как следствие, на экране компьютера.
...И пока сервак продолжает показы, На дефолте слипшихся пикселей — Полотно почти что в духе Пикассо, Убивающее, чтобы сделать сильней.
Странно: книга, не приемлющая предложенные обстоятельства и на уровне слоганов почти апокалиптичная, самою своей звукописью (гармония), рифмовкой (свежесть), ритмом (пластика) объясняется миру в любви. Так подснежник — образ-знак Арутюнова — пробивает собою ледяной наст. И тогда рождаются такие старомодные, такие достоверные, такие не компьютерные и не ружейные строки: «Все, что не любовь, / порастет быльем...». А вы говорите: суровый. А вы говорите: угрюмый. А вы говорите: холодный. Он просто очень живой и неудобно честный.
|