«Чтобы написать лавкрафтианский рассказ, не обязательно знать назубок всего Лавкрафта»
Беседа с Марией Галиной

Интервью:
Владислав Женевский, Александр Подольский
“DARKER”
№8 (август 2013)
Досье: Мария Галина
Поклонникам хоррора Мария Галина прежде всего известна по романам «Малая Глуша», «Медведки» и по ряду мрачных повестей и рассказов. Благодаря ее переводам до нас дошли тексты Клайва Баркера и Питера Страуба, а замечательные стихи Галиной способны напугать сильнее иной прозы. Во время подготовки «лавкрафтианского» номера мы просто не могли не побеседовать с Марией Семеновной, которая неоднократно обращалась к образу Ктулху, о «космическом ужасе», о Мифах и даже о «Некрономиконе».


              Когда вы открыли для себя творчество Лавкрафта? Как восприняли его поначалу? Что он для вас сейчас?
              Лет десять-пятнадцать назад я была заворожена «Сомнамбулическим поиском неведомого Кадата». Это попросту очень красивая вещь, и в силу своей красоты, совершенства, задающая очень высокую планку. После того, как прочел нечто в этом роде, стыдно писать что-то наподобие «он ударил его своей ногой по его морде». А к Мифам Ктулху я, как ни странно, отношусь без захлеба.

              Каково место Мифов Ктулху в современном мире — в эпоху интернета, международного терроризма и моментальных тестов на беременность?
              Как мне кажется, это главным образом, интернет-мем, некий знак, помогающий опознавать «своих» в довольно густом интернет-бульоне. Но, видимо, потому Ктулху и стал интернет-мемом, что существуют некие апокалиптические ожидания, причем не связанные, скажем, с ядерной войной, как это было в ХХ веке, а с чем-то более глобальным, мистическим, с некоей парадигмальной катастрофой. Очень показательно, что из всех мемов современное человечество выбрало именно Ктулху, но почему именно это показательно, не знаю :)

              Вы уже не раз обращались к образу Ктулху. Что символизирует для вас эта фигура? Чего в ней сейчас больше — зловещего или комического?
              Все зловещее рано или поздно становится комическим, поскольку любой пафос рано или поздно опошляется — и чем больше пафоса, тем сильнее — фигура вампира в черном плаще тоже выглядит сейчас комично. Но вот, скажем, в романе Мьевиля «Кракен», или в «Этюде в изумрудных тонах» Геймана интонация вполне серьезна, хотя постмодернистской иронии не чужд ни тот, ни другой.

              Как вы рассматриваете попытки трактовать лавкрафтовских чудищ с точки зрения психоанализа?
              Это самая удобная и напрашивающаяся трактовка, поскольку с помощью психоанализа можно трактовать все — даже пищевое пристрастие к огурцам и помидорам. Но я бы тут напирала не на довольно абстрактный «ид», или на подавленную сексуальность, или на что-то такое, а на то, что кора головного мозга человека — очень молодое эволюционное образование, а под ней лежат «рептильные» очень древние слои. Они просыпаются в моменты катастроф, кризисов, личных и социальных, примерно как Ктулху всплывет на поверхность в страшные времена. В мозгу человека, кстати, есть образование «ножки мозга», педункулюс. При его опухоли или электрическом раздражении человеку мерещатся ящерицы и змеи. Это очень древний страх. Страх перед кракеном с этим связан своеобразно, но очень прочно. Я писала об этом уже в своей колонке.

              Каких ошибок следует избегать автору, который впервые собирается написать лавкрафтианский рассказ?
              Тех же, как если бы он собирался писать любой другой. Чтобы написать лавкрафтианский рассказ, не обязательно знать назубок всего Лавкрафта, но нужно чувствовать атмосферу и представлять себе «картинку» происходящего. Если удастся попасть в интонацию предтечи, было бы вообще замечательно, но последнее совершенно не обязательно.

              Если вообще о жанре, существует ли рецепт хорошей страшной истории? Конечно, «напугать» читателя сложно — но можно вселить в него смутную тревогу, и у вас это прекрасно получается (в том числе и в свежих вещах — «Ригель», «Добро пожаловать в прекрасную страну» и др.). В чем секрет?
              Именно в «смутной тревоге». Чем меньше мы описываем, чем больше оставляем на долю воображения читателя, тем более эффективно мы пугаем. Описывая все подробно, мы можем вызвать омерзение, но не страх. Самые страшные моменты у Кинга, скажем, в «Сиянии» — это когда кто-то дергает дверную ручку или шлепает мокрыми ногами по полу, но кто — мы не видим… Когда видим, это уже не так страшно. Все мы чего-то боимся, но как правило, эти страхи почти неоформлены, непроговорены — работа психотерапевта построена как раз на том, чтобы проговаривать страхи, и тем самым их изживать. Мы занимаемся обратным :)

              Есть ли у вас любимые страшные истории (рассказы, романы)?
              Да, это «Насморк» и «Расследование» Лема — два прекрасных фантастических детектива с элементами хоррора. «Расследование» — это тот, в котором из лондонских моргов пропадают трупы, а потом их находят в странных позах за несколько километров от морга, как будто бы они какое-то время двигались. «Терминус» того же Лема — гениальный совершенно рассказ. Еще, конечно, классический «Случай на мосту через Совиный ручей» Амброза Бирса, если автор ужасников его не читал, он не может писать ужасники, по моему мнению.

              В начале 90-х вам довелось переводить современных мастеров хоррора — Клайва Баркера и Питера Страуба (увы, не самый удачный его роман). Как вы пришли к этой работе? Оказала ли она на вас какое-то влияние?
              Пришла как все — денег не было, а есть хотелось. И когда мне предложили подработать переводами, я очень обрадовалась, поскольку когда-то мечтала быть переводчиком — на этом мои литературные амбиции в общем-то и заканчивались. Оказалось, что надо очень выкладываться, там были жесткие сроки, хотя и неплохие деньги. В то время переводчиков поторапливали, хотя мой случай был еще относительно щадящим. Но Баркера мне было переводить интересно, хотя и не всегда приятно, у него есть ритм, и есть некая художественная задача. И культурные отсылки, в «Адском забеге», скажем, к Кольриджу, если я не ошибаюсь. Я не уверена, что эта работа оказала на меня какое-то влияние, поскольку перевод — это просто работа, и многое из того, что я перевела, я просто не помню. С тем же успехом я могла просто прочесть эти вещи. Ну, правда, я поняла для себя и усвоила какие-то приемы — например, что если ты выражаешь мысль на письме максимально кратко, то это и будет самым удачным вариантом. Или то, что следует по возможности избегать слов с латинскими корнями. И т.п. Ну и перестала бояться чистого листа — если те авторы могли, то и я смогу. То есть, я скорее пришла к писательству через перевод :)

              Откуда вы берете идеи? Шутка: мы сами не чужды писательству и хорошо знаем, как раздражает этот вопрос. И все-таки было бы интересно узнать, как появились на свет некоторые ваши рассказы и повести — например, «Дагор», «Малая Глуша», «Луна во второй четверти»…
              Я не знаю. Правда. Если это роман или большая повесть, то идеи возникают по мере написания, рассказы и короткие повести как правило появляются как бы целиком — с зачином и концом. Это очень непонятно и даже пугающе. Некоторые идеи мне просто приснились, и обычно это были самые удачные вещи, скажем, «Куриный бог». Иногда все делает стиль, манера письма, она как бы тянет за собой комплекс идей…

              В нескольких рассказах («Спруты», «Сержант Ее Величества») вы предлагаете читателям взглянуть под необычным углом на классиков русской и мировой литературы, вводя в их жизнь фантастический элемент. Предлагаем вам пофантазировать и на такую тему: кто из наших великих писателей и поэтов смог бы понять, принять, поддержать и продолжить Лавкрафта, доведись им жить в одно время? Может быть, Тютчев?..
              Скорее, тот же Тургенев. Я ж не даром писала про него ужасник. У Тургенева есть и правда очень страшные рассказы. Причем, страх там очень невнятный, мутный, как в рассказе «Жизнь и смерть дворянина Чертопханова». Один из Толстых, тот, который «Упырь». Превосходный и недооцененный Чаянов, который первый начал писать страшилки про чернокнижника Брюса, Кржижановский… Вот кто бы мог написать версию «Кадата».

              С каких строк, по вашему мнению, начинается «Некрономикон» Абдула Альхазреда?
              Я бы сказала, со слов «Авада Кедавра»… Есть, кстати, несколько рассказов (по меньшей мере три) построенных на основе посыла «вы читаете это, а значит, вы вот-вот умрете». Или что-то вроде «если рассудок и жизнь дороги вам, держитесь подальше от торфяных болот»… Или «кто в эту книгу заглянуть дерзнет, того Крылатый Ужас унесет». В классике полно примеров хорошего зачина для литературы такого рода.

              Если бы Лавкрафт попросил вас придумать для него какое-нибудь оригинальное чудовище, что бы вы ему предложили?
              Человека.

              Вы пишете не только прозу, но и стихи. Есть ли у вас стихотворения с лавкрафтовским, космическим настроением? Если да — не поделитесь ли с нашими читателями?
              Да, конечно. Я, собственно, этим и известна. У меня очень много «страшных» стихотворений, есть цикл «Черная простыня», построенный на детских страшилках, есть цикл «…и тогда», построенный на кошмарах. Ну вот одно, скажем:

              Эту слизь нашли на младшем брате,
              Она залепила ему глаза и уши,
              С тех пор он ведет себя не так, как раньше:
              Прорицает конец света, не узнает маму.
              Конец света и правда не за горами:
              По ночам восходит второе солнце,
              Но, несмотря на природные катаклизмы,
              Люди исключительно вежливы друг с другом.
              Маму и правда узнать трудно,
              У нее отросли рога и хвостик,
              Но мы ее все равно любим,
              Потому что главное — это сердце.
              Когда нам придется оставить эти
              Бедные дома и уйти отсюда,
              Нам не трудно будет это сделать,
              все, что мы видим здесь, так изменилось.
              Это уже, в сущности, не наша родина,
              Наша родина где-то в другом месте,
              За этими болотами, клубящимися туманом,
              За этими лесами, по вечерам разговаривающими с нами
              Такими удивленными голосами…


              Как известно, Лавкрафт ненавидел обитателей морских вод и в жизни не ел морепродукты. Вы же по образованию гидробиолог. Какие чувства вы питаете к водной стихии теперь? Что для вас море?
              Человек — если мы посмотрим карту его расселения — расселялся, следуя береговой линии. И расселение это заняло что-то около 200 тыс. лет. В глубь континента он отходил, только когда его оттесняли более сильные племена. Поэтому вода для человека — все. Для человека естественно жить у воды. Видеть ее каждый день. То, что он эволюционировал, потому что кормился в приливно-отливной зоне, это паранаучная ерунда, но человек физиологически устроен таким образом, что далеко отходить от воды он не может. Конечно, имеется в виду пресная вода, но на самом деле там, где морская — там и пресная, хотя бы в растениях и животных, которыми человек питался. Потому как только у нашего племени есть возможность оказаться на море, мы мчимся туда со всех ног. И жить вдалеке от моря, вообще от большой воды, для меня очень болезненно и неприятно. И да, я очень люблю морепродукты.

              В «Курином Боге» вы размышляете о потребности человека в неких духовных опорах. Герой повести такую опору нашел — а на что бы опереться нам, обычным людям?
              На любовь и заботу о тех, кто от нас зависит. На любимое дело (в меньшей степени, потому что любимое дело не следует воспринимать слишком всерьез, особенно если делаешь его в ущерб любви и заботе). На разум. На простые житейские радости. На иронию и самоиронию. На здравый смысл. На искусство. На науку. Я не религиозный человек и подвержена страхам и тоске, иначе не писала бы хоррор. Но как-то ведь выживаем…

              Вы побывали во многих городах страны и мира. Какой город показался вам самым таинственным, атмосферным, мистическим? Существуют ли города с «плохой аурой», в которых вам неуютно?
              Я очень люблю Лондон, Киев и Питер. Они чем-то похожи и очень атмосферные, хотя каждый по-своему. Очень страшен и буен Нижний Новгород, такие распахнутые ворота в Азию, в Великую Степь, в Лес… А вот Одесса для меня такой город с «плохой аурой», мне там неуютно и страшновато.

              Над чем вы работаете сейчас? Стоит ли ожидать чего-нибудь страшненького — или, наоборот, волшебного? А может, и того, и другого сразу?..
              Я пишу сейчас такой городской роман, он не чистый хоррор, и может, вообще не хоррор, но и не реализм, конечно.

              Есть ли будущее у российской фантастики? У хоррора? На кого из молодых авторов вы возлагаете надежды?
              На цветную волну — скопом и по отдельности. Да, будущее есть — и даже настоящее есть :)

              И напоследок, как читателям DARKER уберечься от темных космических сил?
              Стать на сторону светлых :) Разум и чувство юмора прекрасные обереги, про это еще Честертон писал, один из самых умных и добрых людей нового времени…

              В интервью также использованы вопросы Дмитрия Тихонова и Дмитрия Квашнина.






Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service