Москва Мурманск Калининград Санкт-Петербург Смоленск Тверь Вологда Ярославль Иваново Курск Рязань Воронеж Нижний Новгород Тамбов Казань Тольятти Пермь Ростов-на-Дону Саратов Нижний Тагил Краснодар Самара Екатеринбург Челябинск Томск Новосибирск Красноярск Новокузнецк Иркутск Владивосток Анадырь Все страны Города России
Новая карта русской литературы
Страны и регионы
Города России
Страны мира

Досье

Публикации

напечатать
  следующая публикация  .  Все публикации  .  предыдущая публикация  
Алексанр Ерёменко: мой первый сборник чуть не вышел в тюрьме

28.08.2008
Татьяна Рассказова
Сегодня, 19.03.1994
        В 1921 году Мандельштам писал: «Ныне происходит как бы явление глоссолалии. В священном исступлении поэты говорят на языке всех времен, всех культур. Нет ничего невозможного... В глоссолалии самое поразительное, что говорящий не знает языка, на котором говорит». А вы всегда до конца понимаете смысл собственных поэтических высказываний?
        — Нет, конечно. У меня есть несколько стихотворений, которые... ну как сказать?.. В общем, я плохо знаю, о чем они. Это совсем не значит, что они записаны под диктовку какого-то запредельного голоса — дело в другом. Язык — в прямом смысле слова живой организм, он существует по собственным законам. Нужна определенная смелость и даже честность, чтобы его не насиловать, а грамотно идти по тем направляющим, которые он подсказывает. Идти — куда повело. Тогда могут получиться живые стихи; иногда — «темные». Правда, бывает, что повело тебя, да не довело — и валяется лет десять недописанное стихотворение. Но зато ты его не испортил.
        — Литераторы сталинских времен любили говорить, что пишут кровью сердца. А каков состав чернил у поэта, сложившегося в брежневские?
        — Если человек правильно относится к процессу письма, то не потребуется ему ни крови, ни сердца, ни нервов. Они просто не должны участвовать в творчестве. Вот когда начинаешь корежить языковую природу — на это уходят и нервы, и кровь, из-за этого и судьбы ломаются.
        — «Богоматерь, жрущая младенца, мне твоя политика ясна. Принесите бабе полотенце, чтобы губы вытерла она. Бог такие выдает коленца, что в него и верить не хотят... Богоматерь, жрущая младенца, словно кошка новорожденных котят» — неужели эти ваши строчки не вызвали литературного скандала?
        — Это же простенькое, чисто мифологическое стихотворение — к нему почти не цеплялись. Потом, вы забываете, что написано оно еще в стране поголовного атеизма. У меня есть другой стишок по тому же поводу — еще определеннее: «На бога, погруженного в материю, действует выталкивающая сила, равная крику зарезанных младенцев».
        — Словом, не хотите вы такого бога?
        — Я вообще-то дзен-буддист. Года два уже. Не вписываюсь в православные каноны, хотя и крещеный. Дзен, на мой взгляд, — единственное религиозное учение, которое не противоречит сочинительству. Православный верующий не может быть до конца свободным и полностью отдаться языковой стихии: она его доведет до отрицания бога, а то и до самоуничтожения, если башка не на месте. В этом противоречии многие барахтаются. Чаще всего бывает, что человек по жизни, по судьбе — православный, а в творчестве как бы забывает о религиозных убеждениях и лепит что попало. Обратный пример — когда пытаются соединить Бога и искусство или там словесность. Тогда получается стихотворный цикл Пастернака из «Доктора Живаго»: написано добросовестно, есть хорошие строфы, но это не поэзия.
        А дзен предполагает приблизительно такой принцип существования: идет, например, человек по улице, ветер подул вправо — он направо повернул. К нему подошли, спросили о чем-то — остановился, разговаривает. Надоело — лег. Знаете историю, когда один из классиков китайской поэзии вошел в реку — шел, шел, да так и утонул. Просто ничто его не остановило. Только обернулся к своим товарищам, сидевшим на берегу, и четверостишие им прочитал.
        — И что же, дзен не диктует никаких запретов?
        — Запреты человек сам себе ставит. Предписывает нормы морали и поведения, эстетические критерии. Один может непочтительно написать о богоматери, а для другого это — богохульство. У каждого своя граница дозволенного. Лишь бы сам ты не был убийцей, садистом или насильником.
        — Липовецкий утверждает, что ваша поэзия — это не преобразование бытийного хаоса в космос энергией творческого акта, не преодоление абсурда бытия, а адекватное его отражение. Вы, кажется, стихов сейчас не пишете — означает ли это, что абсурд вас все же захлестнул? Что вас зашкалило, как счетчик Гейгера в радиоактивной зоне?
        — Нет, не думаю. Да и абсурд-то — понятие относительное, нет его в жизни, он выдуман. Я, во всяком случае, не возьмусь назвать абсурдным мироздание, которое не я сотворил и смысл которого мне просто недоступен.
        — А все же — пишете вы или нет?
        — Сейчас нет. О Липовецком могу сказать, что интерпретатор он достаточно грамотный, стихи понимает правильно, но в данном случае и он перемудрил. И вообще — девяносто процентов действующих критиков ничего в поэзии не смыслят и обычно пользуются стандартным методом: процитируют два-три четверостишия, допустим, Беллы Ахмадулиной, и начинают рассуждать о философии ее творчества. Я не понимаю, зачем строить догадки, писать на их основе громадные статьи, когда можно пойти к ней и спросить о ее философском мировоззрении. Она все расскажет. Анализировать возможно образную систему, язык; поэзия в первую очередь — явление языковое, а уж потом мировоззренческое. Но валят все в одну кучу. Язык как таковой вообще никого не интересует.
        — Тому же Липовецкому кажется, что «Еременко переживает сегодня острый дефицит поэтического поступка». А самому Еременко так не кажется? И какого поступка вы могли бы от себя ожидать?
        — Ничего я не жду. И не переживаю. Пусть переживает Липовецкий. Хочется иногда на Камчатку съездить, рыбу половить: я после службы на флоте там работал — ходил на судне; красную рыбу ловил. А другой раз думаешь: хорошо бы стихи какие-нибудь написать — интересно же. Но я себя не насилую. Начал было одно стихотворение:
        «Люблю инфляцию, но странною любовью. Не победит ее рассудок мой», да не закончил. Тут можно много чего наворочать, просто надо завестись — портвейну выпить или еще чего-нибудь, чтобы энергия появилась.
        — Саша, вы ведь не москвич — как вас в столицу занесло?
        — Я на Алтае родился. После Дальнего Востока и Камчатки потянуло в Европу, в большие города. Поначалу приехал в Питер, но там мне не зажилось, не вписался в поворот. Тогда перебрался к приятелю в Вязьму — есть такой Миша Коновальчук, его знают как автора сценариев к сельяновским фильмам «Духов день» и «День ангела». Пока мы с ним камчатские деньги пропивали, он собрал мои стихи, отправил в Литинститут, и они выдержали конкурс. Приехал я в Москву, остался работать по лимиту. Литинститут потом все-таки закончил.
        — Я помню, давным-давно на поэтическом вечере в «Литгазете» Евтушенко долго и темпераментно полоскал ваши стихи, потом обернулся к вам и говорит: «Ну что ты лыбишься? Я тоже из Марьиной Рощи и по фене ботать умею». А вы поднялись и горделиво так возразили: «Я не из Марьиной Рощи». Вы почему тогда побледнели — разозлились или, может, испугались?
        — Чего пугаться? Я обиделся: с какой стати он берется предсказывать мне судьбу? В моих стихах был парафраз из Маяковского «и сам себе пролаял» — на его слова про револьверный лай. Евтушенко почудилась издевка, он давай меня учить: так, мол, нельзя — сам, мол, плохо кончишь. Главное — никто его не обрежет. А меня это обидело, я встал и сказал: «Не надо каркать». Мне потом приятель говорит: «Что ж ты ему по делу не ответил». Нужно было добавить: а по фене я ботать не могу, потому что в эту масть не подня. Оказывается, чтобы иметь право говорить на секретном воровском жаргоне (ботать по фене), вор должен получить определенное посвящение. (Кстати, настоящий вор не имеет права ни жениться, ни работать.) Если кто-то в воровскую масть не поднят, а по фене ботает — в общем, косит под вора — так это сука.
        — Одно время вы устраивали выставки творчества заключенных, возили по стране их рисунки и поделки. Сказалось ли здесь простое любопытство или вы какую-то пользу из этих занятий извлекали?
        — А как же — извлекал. Можно сказать, прямую выгоду. Когда еще попадешь в зону особого режима в Свердловске и увидишь музей истории Урала, который создали сами заключенные? Там воспроизведены демидовские цеха, есть блестяще выполненные восковые муляжи в натуральную величину: заглядываешь в глазок карцера — каторжник за столом сидит, весь заросший, в лохмотьях... Ужас.
        И разве не выгода — побывать в американской тюрьме, устроить там совместную выставку работ наших и американских зэков? В этой самой тюрьме Сан-Бруно в Калифорнии чувствуешь себя как на космическом корабле — можно снимать фантастический фильм о том, как наша цивилизация летит размножаться в другие галактики. В центре расположен пульт с компьютером и мониторами, за которым дежурит охранник. От пульта расходятся сектора, в них размещены заключенные — в каждом секторе человек сто пятьдесят, что-то вроде барачной системы. На полу каждого «барака» — палас люминесцентного цвета (бирюзовый, оранжевый), форма заключенных — спортивная маечка, шаровары — в цвет этого паласа. Снаружи здание напоминает наш классический псковский санаторий, только обнесено не трехметровым кирпичным забором, а сеткой, чтобы олени на территорию не забредали, сосны растут... Когда мы приехали, заключенные рубили во дворе скульптуру, что-то вроде двуликого Януса: входишь в ворота — перед тобой образ неволи, а идешь к выходу — видишь как бы лицо свободы.
        — Там содержат и мужчин, и женщин?
        Да, но встречаться они могут только в так называемых арт-классах: есть компьютерный класс, театральный, скульптурный, класс живописи. Если хорошо себя ведешь, не нарушаешь режима, можешь заниматься творчеством. При тюрьме есть магазин, где продаются работы заключенных — картины, скульптуры. На момент освобождения каждый имеет две профессии: компьютерного оператора и каменотеса. К тому же, пока человек сидел, все шлаки, наркота из его организма выветрились, так что, если он хочет, может начинать новую жизнь, идти работать. А не хочет — может снова приниматься пьянствовать, курить травку и бичевать на пляже. Он действительно получает возможность выбора. Да, в тюрьме есть еще и типография — заключенные издают собственные стихи, рассказы. Если бы мы побыли еще недельку, они бы успели и мою книжку отпечатать. Елки-палки, был бы первый сборник!
        — Вы можете ответить на вопрос: во что вы уже не верите?
        — Когда-то по молодости лет я был убежден, что если человек пишет стихи, доверять ему можно всецело, это эталон нравственности. Пусть даже его стихи не очень интересны, но причастность к творчеству — гарантия, что он тебя не заложит. Оказывается, все совсем не так.
        — «Не заложит» — это метафора? Не подведет, что ли?
        — Почему метафора? Известно же, что на всех студентов Литинститута существовали досье. Тут как-то встречался я с одним человеком, который в свое время очень интересно писал, да и сейчас пишет. Пришел ко мне с покаянной бутылкой и признался, что сотрудничал с органами. «И кличка, — спрашиваю, — была?» «Была, но я никого не заложил». В общем, понятно: напугали человека, наживку заставили заглотнуть, но не подсекли — не понадобился... «Извини, — говорю, — я покаяния твоего не принимаю».
        — Так-таки выгнали?
        — Я недавно не то что его — нашего мэтра поэтического выставил, правда, повод был другой: занесло человека, стал рассуждать о преимуществах одной нации перед прочими. Я ему: вот бог — вот порог, я вас не выгоняю, а говорю: «Идите с богом». Хоть и привыкли мы в рот ему смотреть, все-таки решил остановить его таким вот грубоватым образом.
        — Надо же, коня на скаку остановит...
        — Ну не в полемику же вступать. Он потом с моим приятелем по телефону разговаривал — попросил передать мне привет и сказать, что я правильно себя повел. Вроде бы помирились.
        — Саша, чего сегодня хочет поэт от жизни? Книжку выпустить? Много денег заработать? Может, хочет вообще разучиться сочинять стихи?
        — Да. Разучиться сочинять...


  следующая публикация  .  Все публикации  .  предыдущая публикация  

Герои публикации:

Персоналии:

Последние поступления

06.12.2022
Михаил Перепёлкин
28.03.2022
Предисловие
Дмитрий Кузьмин
13.01.2022
Беседа с Владимиром Орловым
22.08.2021
Презентация новых книг Дмитрия Кузьмина и Валерия Леденёва
Владимир Коркунов
25.05.2021
О современной русскоязычной поэзии Казахстана
Павел Банников
01.06.2020
Предисловие к книге Георгия Генниса
Лев Оборин
29.05.2020
Беседа с Андреем Гришаевым
26.05.2020
Марина Кулакова
02.06.2019
Дмитрий Гаричев. После всех собак. — М.: Книжное обозрение (АРГО-РИСК), 2018).
Денис Ларионов

Архив публикаций

 
  Расширенная форма показа
  Только заголовки

Рассылка новостей

Картотека
Медиатека
Фоторепортажи
Досье
Блоги
 
  © 2007—2022 Новая карта русской литературы

При любом использовании материалов сайта гиперссылка на www.litkarta.ru обязательна.
Все права на информацию, находящуюся на сайте, охраняются в соответствии с законодательством РФ.

Яндекс цитирования


Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service