Григорий Кружков. Гостья. — М.: Время, 2004.
Англасахаб: 115 английских, ирланд-ских и американских поэтов. / Составлене, перевод и комментарии Г.М.Кружкова. — Псков, 2002.
Начну с притчи, в которой, к сожалению, участвую я сама.
Последние лет десять мне часто приходится рассказывать о христианской литературе — люди очень мало знали о ней и хотят узнать. Бывает это на радио, бывает — в одном из бесчисленных современных университетов, бывает и в храме. Казалось бы, самых главных англичан — Диккенса или Шекспира — читали почти все, хотя бы фильмы видели. Но это совсем не так. У каждого из них знают, опять же, самое главное, если оно есть. «Пиквик», например, так и не стал любимой книгой, а если стал, это странно — еще нет перевода, сохранившего его уют, простоту и легкость. Что до других англичан, поверить трудно, насколько их не знают. «Ярмарку тщеславия» когда-то читали, а великолепного «Эсмонда» — нет, не говоря уж о «Снобах» или «Георгах». Представление о стране, давно и тесно связанной с Россией, берут чаще всего из детективов, спасибо если умных и нравственных, вроде Агаты Кристи, Дороти Сэйерс или других классиков «золотого века», то есть 20-х—50-х годов. Нынешний похабный триллер отчасти похож на английскую жизнь, но не завидую тому, кто этой жизнью живет. Как всегда, жизнь совсем иная, и, как всегда, она гораздо весомей.
Любить английскую словесность трудно и потому, что почти никто, кроме специалистов, не знает английской истории. Это понятно, любовь к истории не могла выжить, когда о ней постоянно врали. Понятно и то, что теперь эта любовь воскресает.
Медиевистика вообще воскресла чудом и стала первоклассной. Переведены заново или переизданы великие английские историки. Если хочешь, как хотели когда-то мы, студенты послевоенного времени, читай и пропитывайся. Но очень многие читают иначе, легче, быстрее, словно хотят сразу пропитаться, для души, не для науки. Таких книг у нас мало (а в мире — много). Зато у нас есть человек, как бы специально созданный для этого — Григорий Михайлович Кружков.
Если хотите войти в самый воздух Англии, каждого ее века, начиная с времен, когда едва-едва были англы, возьмите несколько толстых книг, и вы от них не оторветесь. Вот — «Единорог», сборник стихов и сказок, начинающийся со стихов о белом коте Пангуре, написанных безвестным монахом больше тысячи лет назад. Собственно, они и не «английские», а древнекельтские, и относятся к поразительным векам кельтской святости (V—VIII). В книге вообще много ирландских стихов, как это сказано в ее подзаголовке, но какая же Англия без ее кельтских соседей — ирландцев, шотландцев, валлийцев? Прямо за «Пангуром» идут ирландские сказки, а там — и английские. Переписывать книгу было бы по меньшей мере глупо, и я только расскажу, сколько она дает для этого самого пропитывания. Тут и поэты, без которых невозможно представить совсем недавнюю словесность Британии — Роберт Грейвз, Эдит Несбит, и лучше известные у нас Йейтс, а тем более — Толкин. Тут и другие стихи о коте, из элиотовского цикла. Есть Честертон, знакомый не стихами, а рассказами; есть Милн, прославленный у нас одной книгой. Есть едва ли не самое прекрасное — английский нонсенс, куда входят и сверх-хрестоматийная «Матушка Гисьени», Кэрролл, Лир, и неизвестные у нас Э.В.Рью или Спайк Миллиган. К счастью, кое-что из них появилось в виде детских книжек или в детских журналах, и я помню, в какой восторг приходили мои внуки. Вообще, это — книжка детская, как все хорошие детские книжки, необходимая взрослым.
А вот — совершенно взрослая книга, глубокая другой глубиной: «Ностальгия обелисков». Здесь, в основном, исследования или, скорее, размышление — об Англии Пушкина, о Йейтсе и русских поэтах. Сами собой к этим статьям или все-таки очеркам, эссе — слишком они для статей сердечны — присоединяются рассказы об «ахматовской мозаике» или о несчастной любви Ларисы Рейснер. В других разделах мы прочитаем о невыразимо-даровитых британцах, чью даровитость Григорий Михайлович все-таки выразил, и о русских поэтах, которые не по-ученому живо тронули автора. Здесь, в этом беглом очерке, я взялась проповедовать любовь к Англии, но скажу, что совершенно поразительны заметки о Пастернаке.
О стихах говорить не стану; кто не знает, как они хороши, когда их переводит Кружков?
Если после этих двух книг вы пропитались и Англией, и тем, что не замечали у нас, в России, хорошо открыть и прочитать что-то вроде хрестоматии: «Поэты при дворе Генриха VIII, Елизаветы Английской и короля Иакова». Здесь есть и Предуведомление, и прекрасная, ученая статья, но без первой читать эти книги все-таки не стоит. Между Чосером (XIV век), начинающем поэзию на английском языке, и участниками хрестоматии — зияние, почти дыра. Английская поэзия как бы начинается с Тюдоров, а на самом деле — позже. Однако снова не буду пересказывать, в статье о монархии и поэзии в эпоху Возрождения сказано очень многое, если не все, и так, что лучше не скажешь.
Жизнеописания поэтов тоже очень хороши, но главное — хороши стихи. Что ни говори, переводная поэзия сплошь и рядом отдает жестью или, чтобы образ был понормальней, кажется бумажной. Здесь мы читаем стихи с той радостью, с какой их читаешь на своем языке. Мне жалко, что почти нет Спенсера, но, может быть, в его волшебном лесу и не разобраться. Наш профессор, Александр Александрович Смирнов, очень его любил, мы упирались — слишком все похоже на «Сказку про кобылью голову», описанную нашей Тэффи, и наконец сошлись на том, что главное в непомерно длинной, незаконченной поэме — волшебная красота. Такие вещи вполне под силу Григорию Михайловичу, и, надеюсь, отрывки из «Королевы фей» будут. Кроме того, для предварительных заметок Г.М. идеально подходит его жалобная, а там — и страшная биография.
Написала я, собственно, что-то вроде рекламы или «методического пособия». Вернувшись к притче, скажу: если студент хорошо прочтет хотя бы эти, главное, книги Григория Кружкова, читать ему лекции будет очень легко.
|
