«Думающие люди всегда воспринимаются как чужаки»
Интервью с Марией Рыбаковой

Интервью:
Александр Шаталов
The New Times
№ 25 от 15 августа 2011 года
Досье: Мария Рыбакова
В Москве в издательстве «Время» вышла необычная книга — роман в стихах о знаменитом переводчике гомеровской «Илиады» Николае Ивановиче Гнедиче, современнике Пушкина. Автор — молодая писательница Мария Рыбакова, внучка создателя знаменитого романа времен перестройки «Дети Арбата»

КАК НЕ СОЙТИ С УМА

Что за идея – написать биографический роман в стихах? Поэзия вроде не в моде.

Гнедич всю жизнь отдал тому, чтобы перевести «Илиаду» – и как перевел! Русская «Илиада» – настоящий шедевр. Так что вся его жизнь была подвигом. А еще было одиночество и жажда любви, так и не удовлетворенная. В романе я все-таки придумала для него одно любящее существо, хотя об этих чувствах он никогда не узнает. Дружба, впрочем, была великая – с Батюшковым. У людей того времени был настоящий культ дружбы. Когда я работала над «Гнедичем», я пыталась понять, почему Батюшков сошел с ума, а Гнедич – нет. Мне кажется, от потери рассудка его удержала работа. А поскольку Гнедич провел всю жизнь, размышляя о поэме, я решила, что о его жизни надо тоже написать стихом.

Ваш первый роман «Анна Гром и ее призрак» был о девушке из России, которая живет в Германии, о конфликте двух культур. Стали мы с тех пор ближе к Западу или он к нам?

Я не понимаю, какие «мы», могу говорить только за себя. Очень надеюсь, что главное во мне все-таки бессмертная душа, а не передачи, которые смотрела в детстве. И что такое «они»? Даже если брать только так называемые западные страны, они все равно будут очень разные. Что же до близости, то, по-моему, в культурах, где существует индивидуальность, между человеческими существами проходит бездна, где бы они ни выросли. Никто никому не близок. Раньше, может быть, я и думала, что различие в культурах затрудняет взаимопонимание. Теперь мне понятно, что дело не в том, откуда ты, а в том, с кем имеешь дело. Для обывателя ты всегда будешь инородец, сумасшедший или, там, извращенец. Цветаева сказала: «В этом мире поэты – всегда жиды». Думающие люди всегда воспринимаются как чужаки. Есть даже такое выражение: «Не от мира сего».

А как же загадочная русская душа?

Я не очень понимаю, что имеют в виду, когда говорят об этом, но что-то, наверное, это значит. Может быть, относительная незамутненность какими-то постмодернистскими идеями. Я, например, верю в любовь, влюбляюсь. Я думала, это у всех так, а западные профессора говорят, что это «русская душа»: здесь, мол, все уже разобрались, что любовь – изобретение патриархата, чтобы эксплуатировать женский пол. В общем, я думаю, русских воспринимают такими немножко дремучими, которым надо вытрясти романтизм из головы.


АМЕРИКАНСКАЯ МЕЧТА

Что означает быть русским писателем в Америке? Что тебя кормит?

Американцы придумали замечательную систему, похожую на то, что было в античности и в Cредние века. В роли меценатов выступают университеты, они дают писателям возможность существовать при университете, преподавать, а в остальное время – писать. Эта система распространяется и на тех, кто пишет не по-английски, примеров много. Ко мне это не имеет отношения, потому что я живу на то, что преподаю греческий и латынь, это совсем другое ремесло. Так что у меня как бы две профессии.

В России сейчас популярна тема эмиграции для образованной молодежи. С чем столкнутся эти люди? Стоит ли вообще уезжать?

Если человек уезжает без средств, то ему, конечно, будет очень тяжело, и он увидит, как общество относится к тем, кто без денег, без прав, без друзей. Хотя опыт на самом деле ценный. Он дает возможность хотя бы в малой степени почувствовать солидарность с большинством людей на этой земле, которые живут очень тяжело, к сожалению. А если с работой и зарплатой все хорошо, то все зависит от желания вписаться в новое общество. То есть от уровня конформизма. Впрочем, наверное, тот же механизм действует и в родной стране. Либо ты везде изгнанник, либо ты везде свой, это вопрос выбора.

Ты уже давно живешь на Западе – сначала училась, сейчас преподаешь. У тебя есть возможность сравнивать. Что тебя тревожит в сегодняшней России в первую очередь?

Должна честно сказать, что у меня общественное сознание очень мало развито, я не провожу часы в тревоге за страну или за человечество. Мне кажется, если хочешь исправить какие-то недостатки, начинай со своих собственных, и на их исправление уйдет вся жизнь. Если же задуматься о том, что появляется в новостях, – то, пожалуй, гомофобия. Нападения на журналистов. Высокая смертность.

Не так давно в Москве разогнали людей, пытавшихся провести гей–парад. Возможны ли в западных странах лозунги вроде «Убей пидора»?

Больше всего меня ужасает, что это хулиганье имеет наглость называть себя христианами. Те, кто бьет безоружных кулаком в висок, – христиане? Да они первыми будут в пекле на сковородке жариться. Но почему самую звериную ненависть у хулиганья вызывают те, кто любит себе подобных, непонятно. Психологи говорят, что полные ненависти люди на самом деле ненавидят что-то в себе самих. И пробуют это уничтожить через внешнюю агрессию. Тут на самом деле тоже полно гомофобов. Но общественные структуры вполне эффективно затыкают рот фашистоидам. Скажем, если преподаватель начнет оскорбительно высказываться о секс-меньшинствах, то, скорее всего, потеряет работу. Это очень хорошо, по-моему, защищает людей от оскорблений.


ИМЯ ДЕДА

Извлекла ли ты какие-то уроки из общения, образа жизни твоего дедушки, писателя Анатолия Рыбакова?

Было очень интересно расти рядом. В школе говорили одно, а дед – другое, и сознание расщеплялось: вроде и активным пионером хотелось быть, и про преступления Сталина я уже знала. Но и дед мой, в общем, был левым, троцкистом, что ли, так что это не было полным расщеплением, это был какой-то наш собственный мир, где во всей этой революционной романтике было что-то хорошее, которое потом сменилось ужасом. Я на самом деле это понимаю, ведь зарождение пионерии, всей этой самодеятельности и т.д., пришлось на время самой ранней юности моего деда, время его идеализма, который еще не был разрушен прозрением и арестом. То, во что мы верим в 15 лет, мы с собой проносим по жизни, хотя бы частичку.

Его имя известно в Европе и Америке? Книги изучают в университетах?

Рыбакова, как автора «Тяжелого песка», знают в центрах изучения Холокоста. Есть ли его книги в программе изучения русской литературы – не знаю, поскольку практически не знакома с теми, кто преподает. Если я рассказываю о русской культуре ХХ века, то его упоминаю, потому что студентам всегда интересен личный опыт.






Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service