|
О книге Ирины Дудиной «Рай и ад»
Книжная полка Данилы Давыдова
|
Ирина Дудина. Рай и ад. Стихи. Перевод с русского Э. Намдар. Wien, VIZA edit, 2006, 182 стр.
Идеи поэтического слэма, привитые отечественному культурному пространству благодаря усилиям Вячеслава Курицына, получили наивысшее развитие в стихах Андрея Родионова. Так по крайней мере принято считать: более внимательные читатели и критики давно заметили, что Родионов выбивается из навязанных ему рамок, что это подлинный лирик, не чуждый при этом культурной игры. Однако возобладало представление о том, что слэм-поэзия есть (особенно на этом настаивает Анатолий Ульянов, идеолог украинского слэма, еще более брутального, нежели русский) сочетание агрессии, предельных эмоций, обсценной лексики, нарочитой личной откровенности, буквально понятого «прямого высказывания» и описания свинцовых мерзостей жизни (еще раз подчеркну, что на деле это не имеет отношения ни к Родионову, ни к нескольким другим талантливым авторам, участвовавшим в турнирах слэма).
Во всяком случае, слэм — частный случай общего движения новейшей поэзии к эстрадности. Эстрадность при этом может принимать и весьма элитарные, и безыскусно-массовые формы. Несколько поэтов разных судеб и творческих манер обращаются к поэтической эстраде. У действительно интересных авторов это обращение происходит по-своему.
В Петербурге среди наиболее ярких «эстрадников» выделяются три женщины: Наталья Романова (не путать с Анастасией Романовой!), Юлия Беломлинская, Ирина Дудина. Последняя выпустила сборник избранных стихотворений (до этого у нее были роман в микрорассказах и две книжки стихов, одна из них — самиздатская). Что занятно, этот сборник является билингвой; русский текст сопровождают переводы на немецкий, сделанные Элизабет Намдар. Не берусь оценивать качество перевода, отмечу лишь, что немецкоязычному читателю в особых комментариях потребовалось объяснять, кто такие Штирлиц, Гоголь, Гребенщиков и Бианки.
Среди собратьев (и сестер) по «эстрадной» поэзии Дудина отличается достаточно спокойной, неистеричной интонацией; вместе с тем она в наибольшей степени воспринимает ироническую сторону этого поэтического движения:
К чему ты, грязная свинья,
Почто ко мне пьяной приходишь,
И взор нечистый свой, гадёныш,
Бросаешь в чистую меня.
Увешан тьмою пьющих бесов,
С собой несёшь спиртовый дух.
С каким таким ты интересом
Мой половой терзаешь пух?
Потом лежишь и умираешь,
Вонзая кость свою в мой пухленький диван.
Хоть я считаюсь русской поэтессой,
Но не люблю тебя, типичнейший Иван.
Пожалуй, здесь слышатся ноты поэтического примитивизма, получившего особое развитие именно в ленинградско-петербургской независимой поэзии (от обэриутов и Олейникова до Владимира Уфлянда, Владлена Гаврильчика, Олега Григорьева), да к тому же и образцы «дикого», подлинного примитива деклассированных или душевнобольных. По словам Дудиной (закончившей, между прочим, философский факультет СПбГУ): «Искусство делают сумасшедшие люди, у которых повреждена крыша. Через пробоины идет связь с космосом», — впрочем, и здесь она, кажется, изрядно иронизирует.
|
|
