|
Города России
Страны мира
|
|
|
|
Михаил Квадратов |
«Другие феи, ангелы не те...»
|
Глубочайший субъективизм, вера в руководительство своего вкуса и чувственного опыта для многих «новых» поэтов являются тем единственным фонарем, который способен осветить «темную дорогу в недра бытия», выражаясь языком символистов прошлого века. И здесь, прежде всего, вспоминаются стихи Михаила Квадратова. Квадратов избегает случайного, переживания его всплывают из самых глубин, где, как сказал бы Шопенгауэр, «все души сливаются в одну мировую». Это сознательный отказ от бытописательства ради созерцания. Квадратов чувственный сталкер, создатель переходов между мирами. Стихи его живут иным бытием, на темной поверхности которого отражается весь мир, но мир преображенный. Вчитываясь в Квадратова, вглядываясь в его отраженный мир, начинаешь сомневаться в истинности реального. Что если это всего лишь тень и бредовое безумие? Иррациональное миропостижение, интуитивизм, мифологизация действительности («мир есть миф») основные художественные приемы Михаила Квадратова. Миф для Квадратова становится универсальным «ключом», «шифром» для разгадки глубинной сущности всего происходящего («Сует билеты и пин-коды / Давно пора, но пешеход/ Тайком рисует переходы/ И не умрет»). В мифе легко можно вычленить черты «дологического» мышления: символизм, магическую функцию, ограничение «мышления по причинности». После всего сказанного, казалось бы, можно поставить знак равенства между Квадратовым и символистами-соловьевцами, но тут-то как раз и «спрятан капкан» и «зарыта собака». «Символ составная часть мифа, но такая, которая, и оторвавшись от целого, сохранила в себе память о целом». Так говорил Соловьев-Заратустра. Квадратов прописные истины давно уяснил и хорошо помнит. Но он понимает, что в наступившие Времена классические метафорические и метонимические символы Серебряного века уже успели отпечататься на иной «киноленте», по которой «звенит» «бодрийара пифагора переехавший трамвай», управляемый «покойничком» Алистером Кроули. «Саламандры юные кричат/ домой на север», туда где по ночной Москве несется СтеппенВольф, не прекращающий бесконечную «игру в бисер» со свиньями. Настоящее окончательно запуталось в постмодернистских симулякрах, и пора бы вспомнить первую специальность, всерьез заняться «математикой хаоса». Проверенный метод поэта-математика тонкая интеллектуальная языковая игра, коллаж и монтаж, ирония и пародия. Соловьевский «великий космогонический миф, в котором каждый аспект змеи-символа находит свое место в иерархии планов божественного всеединства», становится в стихах Квадратова поп-арт штудией, грустной поп-арт шуткой, где «Змея летит на дно колодца / А Бог кивает головой/ И заразительно смеется».
Случайно оживив по памяти набросок, Сколачивали мир из разноцветных досок И, снова солнце поместив на антресоль, Расплескивали воду и дробили соль, Расплескивались и дробились сами, Зачем-то пришивали над лесами Дневное небо из растрепанных полос, Но умер Бертоллет, и вскоре началос (ь)...
Поэт Квадратов, новый «миф-мэйкер», «гипнотизер подземных змей» не говорит о высоком, о «мировом универсуме», например. Ценностная иерархия «миров» воспринимается Квадратовым со скепсисом. «Земное» для него, в отличие от поэтов-декадентов, является «тезой» по отношению к духовной «антитезе», а высокое принижается. Лирический герой Михаила Квадратова не увлечен поисками Weltseele Шиллера, die Ewig Weiblichkeit Гете и Софии Вл. Соловьева. Времена, в которых приходится выживать, увы, не располагают к познанию сущности мира, его высшей ценности и преображающей силы бытия. Вряд ли «красота спасет мир», все прозаичнее и проще: успеть бы «кролика спасти»! Поэтому София уступает место Мальвине и прочей «мультяшной дряни», Небесный Иерусалим Небесной Камбодже, а Змея «надувному крокодилу». Основные рецепты символизма все те же: образы и картины мира, исполненного «двойничества», поэтика лейтмотивных повторов, вагнеровское «вечное возвращение», поликультурная ориентация текста. Но агиография иная, и ориентация на совсем иную культуру масс-культуру, не ориентация отражение и отчуждение. Романтика мифа у Квадратова, как и у отцов-основателей, растворяется в фольклорной фантастике, его образы наделены «онтологическим» бытием и истинностью, то есть приравнены к мифу. Но игра воображения, символистская «natura naturata», «третья действительность» возведена нашим поэтом-математиком в степень +/ бесконечность, как того и требует Время, подчиняющееся законам теории относительности и непостоянства. Квадратов уводит из блоковского «Балаганчика» «девочку и мальчика» в собственный «Хоровод» («Злые дети нарядили упыря/ Целовали и водили хоровод»); перестраивает «темные храмы» «в мерцаньи красных лампад» в «храмы слабых странгуляций»; роет «темные норы под Эльсинором»; переименовывает ангела Азраила в Натаниэля; а зенкевичевских «ящеров» и «махайродусов» в «мамонтов и кротов», «ежиков» и «котиков», коих и назначает своими «зверобогами». «Время серый пластилин»... Ново-МММ-осковское время с увлечением лепит своих собственных «недотыкомок» и «бесов». Квадратов тонкий диагност хронического передоновского безумия, безумия «нормальной», «успешной» мещанской жизни, нашей безлико-серой, бесформенной, недовоплощенной мечты о высокой культуре. Его стихи поэзия хаотического начала, антиномия божественного. Но в них всегда блестит солнечный зайчик, любимый образ поэта, детская добрая улыбка Энди Уорхола на серьезном грустном лице Гюстава Моро.
|
|
|
|
|
Герои публикации:
Персоналии:
06.12.2022
Михаил Перепёлкин
28.03.2022
Предисловие
Дмитрий Кузьмин
13.01.2022
Беседа с Владимиром Орловым
22.08.2021
Презентация новых книг Дмитрия Кузьмина и Валерия Леденёва
Владимир Коркунов
25.05.2021
О современной русскоязычной поэзии Казахстана
Павел Банников
01.06.2020
Предисловие к книге Георгия Генниса
Лев Оборин
29.05.2020
Беседа с Андреем Гришаевым
26.05.2020
Марина Кулакова
28.12.2019
Дмитрий Кузьмин
02.06.2019
Дмитрий Гаричев. После всех собак. — М.: Книжное обозрение (АРГО-РИСК), 2018).
Денис Ларионов
|
|
|