Драматургия судьбы
Лекция в Московской международной киношколе

Юрий Арабов
Лицейское и гимназическое образование
№1, 2002
Юрий Арабов: То, о чем я сегодня буду говорить, не имеет никакого отношения к науке. К чему это имеет отношение – я и сам точно не знаю, но полагаю, что ближе всего – к драматургии. Многие из вас так или иначе интересуются кино, а основой его, как известно, является сценарий. Скажем, приходит вам в голову какая-то история. Например, про то, как старушка вывалилась из окна, а это увидела другая старушка и тоже вывалилась. А третья увидела, как вывалились две другие, и с ней произошло то же самое. Кто написал?

Из зала: Хармс! Хармс!

Ю.А.: Давайте предположим, что это написал не Хармс, а какой-нибудь Иван Иваныч Петров. И этот Иван Иваныч Петров говорит: «Посмотрите, какое интересное произведение я написал: старушки вываливаются из окна». Тогда какой-нибудь зануда типа меня непременно спросит: «А почему старушки вываливаются из окна?» Почему, кто скажет?

Из зала: Цепная реакция... Зависть... Любопытство...

Ю.А.: Итак, догадки, которые вы выдвинули: цепная реакция, зависть, любопытство... Это привело к гибели бесконечного числа старушек. Тогда я задам другой вопрос. Шел человек по улице. Шел... поскользнулся на подсолнечном масле... Проехал трамвай. Вжик! – и голова отлетела.

Из зала: Булгаков, Булгаков!

Ю.А.: Почему Берлиоз потерял голову?

Из зала: Стечение обстоятельств... Несчастный случай... Судьба...

Ю.А.: А что такое судьба?

Из зала: Карма... Рок...


Ю.А.: Я задаю вопросы, на которые взрослым людям чрезвычайно сложно ответить. А вам легко, вы находитесь в более выгодном положении.
        Чем занимается драматургия? Драматургия, в классическом понимании, занимается вопросами причинно-следственной связи, то есть совокупностью причин и следствий.
        Помните, у того же Булгакова есть диалог, который предшествует отрезанию головы Берлиоза.

Из зала: Да, да.

Ю.А.: Я его вкратце напомню. Берлиоз заявляет Воланду о том, что предстоящий вечер ему хорошо известен. И добавляет: «Если мне, конечно, на голову не свалится кирпич». В ответ Воланд смеется и говорит: «Помилуйте, кирпич просто так на голову никому не свалится».
        «Мастера и Маргариту» писал драматург – немолодой человек по фамилии Булгаков. А, следовательно, он знал, что драматургия занимается причинно-следственной связью и для нее случайности либо не существует, либо она занимает некую локальную позицию.
        У вас уже была лекция по трагедии Софокла «Царь Эдип». Не знаю, читали ли вы это произведение, но в нем – то змеиное яйцо, из которого вылупилась вся европейская культура, и, прежде всего, драматургия. В этой трагедии есть такой эпизод – чума в Фивах. Что-то случилось. И царь Эдип, как человек благородный, справедливый и умный, пытается узнать, в чем причина бедствия. Это примерно то же самое, что сейчас начать следствие, в чем причина надвинувшегося на Москву гриппа. Глупый вопрос, не так ли? Вы скажете: «Причиной гриппа явились определенные микроорганизмы, которые время от времени обрушиваются на столицу и заставляют людей болеть».
        А вот драматургия, в частности классическая драматургия, причину гриппа и множества других малоприятных событий ищет в так называемом нарушении норм. Или же причиной подобных событий могут быть некие грехи и преступления нравственного закона; но микроорганизмы здесь совершенно ни при чем. Почему разразилась чума в Фивах? Умный человек Эдип спрашивает богов: «В чем причина?» Но причина – в нем самом. Он жил с собственной матерью как с женой и убил своего отца. Поэтому древнегреческая трагедия, которая является прообразом классической драматургии, оперирует такими понятиями, как «нарушение нормы» и «механизм воздаяния».
        Например, совершили вы нечто – ударили ногой кошку, или сказали маме неприличное слово, или же украли у своего соседа бутерброд или 10 000 долларов, не знаю, не важно что... Милиция работает плохо, шерлоков холмсов у нас нет, да если еще уехать куда-нибудь подальше... скажем, на Курильскую гряду... И вы думаете, что недосягаемы, да? Но ничего подобного – включается некий невидимый для нас механизм, который приведет к тому, что все нарушители нормы исчезнут из этого физического слоя, или же, говоря сценическим языком, исчезнут со сцены.
        Особенно ярко это заметно в творчестве Шекспира. Он, как никто другой, знал об этих механизмах воздаяния. Возьмем «Гамлета» – хорошо известную вам пьесу. Ходит там человек с саблей, размахивает ею и время от времени говорит: «Быть или не быть?» Ничего более об этом нам не известно. Скажите мне, пожалуйста, а с чего этот человек с саблей и в черных трикотажных штанах (мы так это себе представляем) в конце концов отдал богу душу? Вы скажете – потому что есть в мире подлецы, которые очень не полюбили человека в черных штанах. А вот драматург возразит: «Какие, к черту, подлецы?! Вы что, дети! Одумайтесь, при чем тут это? Сколько Гамлет уложил народу в этой пьесе и сколько раз он нарушал норму!» Обращаю ваше внимание, прежде всего, на два убийства и два трупа, которые полностью на счету этого человека. Первый из них – Полоний. Помните, был такой старичок, любивший подслушивать разговоры, – отец Офелии... Наш экспансивный принц схватил железные ножницы и нехорошо с ним поступил, не зная, что это Полоний. В результате покончила с собой и невеста Гамлета – единственный человек, которого он любил. Я думаю, что, если бы наш замечательный принц в черных штанах совершил бы только одно убийство, а не несколько, он все равно исчез бы со сцены, так как механизм воздаяния в трагедии не любит нарушений нормы. Он включается тогда, когда норма нарушена, и завершает свою работу, когда ее нарушители исчезают. Помните, как здорово этот механизм воздаяния прошелся по действующим персонажам этой трагедии – ничего и никого, – остался один Фортинбрас, который, собственно, к интриге или к преступлению не имел никакого отношения.
        Можно задаться вопросом: «А кто первым нарушил норму?» По Шекспиру, первым это сделал Клавдий, убивший законного царя – отца Гамлета – и завладевший троном. Клавдий свое получит, но уже в ходе расследования этого преступления, где Гамлет действительно выступает как следователь.
        Но Гамлет тоже пострадает, потому что в своем следствии совершил массу недопустимых действий. И этот персонаж более сложный, чем кажется нашему сознанию, привыкшему делить драматургию и жизнь в целом на хороших и плохих. В жизни все сложнее...
        Но вернемся к формуле Булгакова – «кирпич просто так на голову никому не свалится». Вы говорите – судьба. Конечно, можно и так сформулировать, но сейчас мы говорим с вами о драматургии, и потому скажем: «Кирпич на голову Берлиоза свалился вот почему...» Или еще точнее: «Трамвай отрезал голову Берлиозу, потому что...» В частности потому, что Берлиоз жил исключительно головой. Вы ведь помните его спор с Воландом на Патриарших прудах, где Берлиоз доказывал, что с точки зрения науки Бога не существует. А что существует? Таблица Менделеева, закон Лейбница, квадраты, математические и прочие формулы... В частности, Берлиоз был убежден в том, что после отрезания головы от тела жизнь прекращается. И вы помните, что на самом деле все произошло несколько иначе. Он был оживлен Воландом, и Воланд сказал ему: «Вы всю жизнь были поклонником теории, что когда у человека отрежут голову, жизнь прекращается. Теперь вы видите, что это не так, но в принципе, – каждому достается по его вере. Вы уходите в небытие, в которое верили, а мы будем пить сейчас из этой чаши, в которую превратится ваша голова, за бытие и за вечность, за вечную жизнь».
        «Мастер и Маргарита» – во многом произведение нового времени, драматургия которого отличается тем, что авторского «произвола» в ней значительно больше, чем так называемых логических, естественных законов – законов причинно-следственной связи. И если вы спросите, почему, скажем, у Хармса вывалились его старушки, мне нечего будет вам ответить, потому что произведения Хармса к драматургии классической не имеют ни малейшего отношения. Главное в них – произвол и авторский замысел, авторское своеволие. Булгаков же находится где-то на развилке: с одной стороны, он – человек классической культуры и классического понимания драматургии как механизма воздаяния и выяснения причинно-следственной связи, а с другой – это писатель авторского произвола. Тем не менее, с известной долей вероятности, мы с вами можем сказать, что Берлиоз лишился своей головы, потому что очень много на нее ставил, и, более того, голова, которой он жил, мешала постижению истины. Голова тут, как вы понимаете, не самое главное. Вот в Евангелии сказано, что бесы были умные, они точно знали, что Христос есть Бог, а люди не знали. И те люди, которые пришли к постижению Христа, сделали это, прежде всего, через сердце. Вполне закономерно, что Берлиозу отрезало голову – мешала она ему в постижении мира, истины этого мира.
        Повторяю, классическая драматургия – постижение причинно-следственной связи. И когда вы читаете какое-либо произведение или пишете сценарий, то после того как придумали нечто, задайте себе вопрос: «Почему это произошло?»
        Что придумали – не знаю. Допустим, как та же старушка вывалилась... Почему это произошло, почему старушка так наказана? Что старушка совершила? Или же если вы начинаете свое произведение с какого-либо поступка, особенно поступка неблаговидного, задавайте себе вопрос: «К чему приведет этот поступок?» Это и есть выяснение причинно-следственной связи. Не более и не менее.
        Классическая драматургия исходит из идеи целесообразного устройства мира, т.е. в мире есть Бог, следовательно, есть справедливость. Драматургия же ХХ века исходит из идеи безбожия. Или из того, что, может быть, Бог есть, но мы не знаем его отношения к человеку. Он человеческими делами не занимается, поэтому возможно, что и праведнику проломят голову, а это очень часто так и происходит.
        Классическая драматургия оперирует такими понятиями, как «завязка», «кульминация», «развязка». Предположим, что завязка состоит в том, что вы украли миллион, кульминация – вы убегаете от погони и вот-вот вас настигнут, развязка – вас сажают в тюрьму или же вы со своим миллионом становитесь очень счастливым человеком. Два варианта этой немудреной ситуации.
        Вам известно, что в драматургии существуют различные жанры, например: трагедия, о которой я говорил, комедия, мелодрама, детектив и т. д. Это все, как вы понимаете, вещи профессиональные, но думаю, что каждый из вас, кто когда-либо увлечется подобными вещами, спросит себя: «А какое отношение все это имеет к человеческой жизни? Ваши пресловутые законы драматургии, все эти причинно-следственные связи, какой-то механизм воздаяния и прочая чушь – какое отношение имеют они к нашей судьбе?»
        На самом деле, то, как построена жизнь каждого из нас, есть величайшая тайна. Чаще всего человек пребывает в самоуспокоении, что жизнь есть набор событий, жизнь есть абсурд, в котором происходят самые противоестественные вещи. Подлецы торжествуют, добрые люди спиваются, волки говорят, собаки летают – все что угодно. И вот, когда моя судьба сложилась так, что я стал вести собственный курс во ВГИКе, мне, естественно, пришлось читать кинодраматургию. Тогда я и задался вопросом: «А что, собственно говоря, я читаю? Имеет ли драматургия какое-либо отношение к человеческой жизни?»
        Я попытался проанализировать, как реально устроена человеческая жизнь, подчиняется ли она законам драматургии, той самой причинно-следственной связи? Логично или нелогично, что одного известного нам человека убили в январе 1837 года на Черной речке? Помните? «Погиб поэт, невольник чести, / Пал, оклеветанный молвой...» Логично или нет? Почему это произошло? Потому, что появился нехороший человек Дантес и выстрелом из пистолета убил национального героя? Ведь вам так объясняли в школе?
        Или другое странное дело: почему, например, такое место в жизни Наполеона занимал случай? Человек идет по мосту, который обстреливается картечью из 20 орудий. Все падают замертво, а Наполеон проходит без единой царапины. Почему? Вы скажете – случай. А я, читающий драматургию, пожму плечами и скажу, что это странно. Почему случай так служит Наполеону и совершенно не служит тому же Пушкину, которому очень не везет?
        Или еще одна довольно странная картина, связанная с Николаем Васильевичем Гоголем, другим нашим гением. Человек умирает от болезни, которую никто не может определить. И дело не в таинственных микроорганизмах. Врачи в середине XIX века – это уже профессионалы, а не эскулапы времен Парацельса и прочих кудесников. Это были квалифицированные люди, которые не находили ни малейшего повреждения, ни малейшей причины болезни Николая Васильевича. Тем не менее кончина его была достаточно страшной. Почему?
        Давайте расшифруем судьбу с точки зрения причинно-следственной связи и посмотрим: может быть, Пушкин завязал в начальной части композиции своей жизни такие узлы, которые потом и привели к выстрелу на Черной речке? И если это у нас получится, мы сможем сказать, что понимаем фразу: «Весь мир – театр», – и что в этой фразе есть более глубокое содержание, чем то, которое мы с ней связываем: дескать, кругом лицедейство, все мы ломаем роли. Не про это сказано, а про то, что наш автор небесный, о котором разные конфессии говорят по-разному, но в какой-то точке все же сходятся, – что он, отчасти, познаваем. В том числе и с точки зрения законов, по которым работает драматургия.
        Я задался этим вопросом и стал исследовать различные исторические материалы. Естественно, вы понимаете, для того чтобы решить эту проблему, надо взять такое историческое лицо, о котором все известно. Или главные детали жизни которого известны: что он делал в юности, в зрелости и т.д.
        И вот я просидел над этим год и написал книжку под названием «Механика судеб». Она сейчас публикуется в журнале «Киносценарии», хотя к киносценариям никакого отношения не имеет.
        Для начала я взял жизнь такого человека, о котором, кажется, известно все – Александра Сергеевича Пушкина, и стал смотреть завязки, чтобы объяснить, почему появился некий Дантес, француз, который и по-русски-то не говорил и которого Пушкин почему-то вначале почти полюбил, очень неплохо к нему относился... Его очень забавлял этот белокурый красавец. А потом Пушкин погиб от его руки. Сложная проблема.
        Кое-что мне удалось раскопать. Вы знаете, что в каждом художественном произведении существует несколько линий. Скажем, в «Мастере и Маргарите»: Иешуа – Пилат; Мастер – Маргарита; линия похождений Воланда и Бегемота по Москве и т.д.
        В жизни Пушкина я нащупал в завязочной части композиции (это примерно 1810-е годы) несколько художественных линий, или, если угодно, несколько линий жизни, к которым можно относиться как к линиям художественным. Эти линии можно озаглавить, например, так: «Я и дуэль» или «Мое отношение к дуэли»; вторая линия – «Я и религия»; третья – «Я и власть»; четвертая – «Я и женщины».
        В завязочной части композиции любого драматургического произведения возникают некие события, которые в итоге приводят к счастливому или несчастливому финалу. Давайте посмотрим на эти пушкинские завязки его юности.
        Например, «Я и дуэль», «Мое отношение к дуэли». Мы знаем, что Пушкин окончил жизнь на дуэли. Существует записка жены Карамзина, знаменитого писателя и историка, в которой она пишет: «У Пушкина, что ни день – то дуэли; и так странно: из каждого выходит в рестораны». По другим воспоминаниям, у Александра Сергеевича было просто по несколько дуэлей на дню, и каждая оканчивалась благополучно. Как вы понимаете, это были крайне несерьезные дуэли, игра в дуэль, когда люди, часто неплохо друг к другу относившиеся, цеплялись за какое-то слово и, подогретые парами шампанского, стреляли друг в друга... Так, чтобы не попасть, чтобы пуля лишь чиркнула – для этого надо хорошо стрелять. У Пушкина была сильная рука, он специально носил тяжелую палку, которую подбрасывал вверх и ловил, тренируя твердость руки. Он был очень неплохим стрелком и поэтому весьма точно посылал пулю, чтобы она, не дай Бог, не задела бы кого. Это была игра в дуэль, которую прошли десятки людей.
        Вот завязалась линия, и мы с вами думаем, что это как бы сойдет с рук. То есть, мы думаем, что поиграли в дуэль, а потом кончили. Поиграли – и все. Как было бы замечательно, если бы все так и было, но жизнь каждого из нас заканчивается физическим исчезновением. Комедией это никак не назовешь. Тут явно жанр трагедии, и в этом жанре, при завязке, люди играют в дуэль. Играют в убийство друг друга: стреляют, расходятся, опять стреляют. И уверены, что это никак на них не отразится.
        Итак, первая завязка – «Я и дуэль». Вторая – «Я и власть».
        Вы знаете одну из родовых черт нашей интеллигенции – ее отрицательное отношение к власти. Что такое власть? Сброд и коррупционеры... А мы-то с вами хорошие! Допустили бы нас к власти – мы бы устроили все по чести и справедливости, по добру...
        Вот эта линия, уж не знаю, сколько ей лет, а вернее, веков. По-видимому, родоначальником ее в России был Радищев или, может быть, Новиков. Декабристы, конечно же, совершенно оформили эту идею, и после них интеллигенция воспринималась у нас исключительно как сила, бунтующая против несправедливости (в скобках – властей, потому что власть и несправедливость для нашего сознания – одно и то же).
        Линия «Пушкин и власть» реализовалась так: он бесконечно долго раздражает власти – эпиграммами, короткими стихотворениями, высмеивающими чиновников, дуэлями, определенным типом поведения. Это приводит к конфликту с властями.
        Вот вам еще одна завязка. Скажем, жил-был начальник, который меня опекал, давал мне работу, принимал меня в доме... А я возьму и на него эпиграмму напишу: «...полумилорд, полукупец, / Полукузнец, полуневежда, / Полуподлец, но есть надежда, / Что будет полным наконец...» Эпиграмма Пушкина на графа Воронцова, который в одесскую ссылку был его покровителем. И родилась она, в общем, из-за того, что Пушкин ухаживал за женой Воронцова и, естественно, Воронцов не очень хорошо на это смотрел и удалил Пушкина из Одессы.
        И написано лихо, да? И ничего, ровным счетом ничего нам не будет. Нет причинно-следственной связи.
        А потом эта линия вдруг отзовется довольно странным происшествием, о котором до сих пор пушкинисты не могут ничего толком сказать. Николай I пытался предотвратить дуэль между Дантесом и Пушкиным. И более того, послал с этим поручением Бенкендорфа, а тот поехал в другую сторону.
        Но у нас говорят, что Николай организовал заговор и нарочно направил Бенкендорфа в другую сторону. И Дантес к тому же был одет в кольчугу...
        А если мы посмотрим на отношение Пушкина к власти как на одну из завязок, то очень логична такая развязка в конце жизни. Случайность, вполне обоснованная тем, что власть была в постоянном напряжении от Пушкина и постоянно уязвлена им. В общем, еще один кирпич случайно упал с крыши: Бенкендорф поехал в другую сторону. Специально, именно специально. Ошибся. А похоже, что нет. Похоже, что это завершение одной из драматургических линий.
        Или же третья линия, завязанная в молодости поэта, – «Я и религия». Вы знаете, что Пушкин, во всяком случае в первую половину своей жизни, был поклонником французского Просвещения, французских энциклопедистов. Многие из них были атеистами, в частности Вольтер, который написал произведение под названием «Орлеанская девственница». Оно является пародией на великую французскую святыню, на Жанну д’Арк. И вслед за Вольтером Пушкин пишет свою поэму «Гавриилиада». Это пародия на Новый Завет, где, в частности, есть ряд фривольных эпизодов, которые Александр Сергеевич хотел показать очень смешными. И современники действительно смеялись. Такая французская традиция, модернизированный вариант соблазнения, грехопадения. Почему Адама и Еву Господь так отвращал от древа познания добра и зла? Библия утверждает, что он заботился о бессмертии и богоподобии человека. А Александр Сергеевич говорит нам просто, что Бог берег Еву как любовницу для себя и потому не давал ей съесть яблоко, иначе она будет любовницей и женой Адама. Это та простота, которая хуже воровства.
        Вот завязка – поэма, взятая жандармами. Автор определен – Пушкин. Поэма, которая лишний раз отвращает государя от Пушкина. Не оттого, что император был такой нравственный человек, просто его жизнь построена как бы на других основах, а это покушение на основы государства и, прежде всего, на культуру христианства.
        Чем это отзовется в финале? Тем, что митрополит Петербургский откажется Пушкина отпевать, произнеся довольно странную фразу: «Самоубийц мы не отпеваем». Вот вам еще один эпизод. Если рассматривать его без контекста, можно сделать вывод, что митрополит был старый клерикал, ничего не понимал и просто не хотел идти на конфликт с властью. Но с точки зрения причинно-следственной связи, это довольно логичный поступок, вытекающий из завязки под названием «Гавриилиада». Жуковский в разговоре с государем отметил, что якобы у Пушкина была очень возвышенная смерть, это был золотой человек, типа Карамзина. Николай замахал руками и сказал: «Да брось ты! Карамзин жил и умер как ангел, а Пушкина насилу заставили умереть христианином».
        В отказе отпевать Пушкина (его отпевали только в церкви на месте погребения, во всяком случае, митрополит долгое время не хотел вообще этого делать) – развязка истории под названием «Написание «Гавриилиады»«.
        Возьмем четвертую линию – «Я и женщины». Существует масса литературы сомнительного качества и достоверности на эту тему, типа «Донжуанского списка Пушкина». Но кое-что нам доподлинно известно, хотя бы та же история с графом Воронцовым, о которой я уже упоминал. Пушкин в ссылке, начальник его – граф Воронцов – образованный, по-видимому, умный человек, пускающий поэта в свою семью. А Пушкин тут же начинает ухаживать за его женой.
        Понятное дело, человек может влюбиться. Мало ли мы ухаживали за женами других людей? Нам ничего не будет. Но причинно-следственная связь утверждает, что это уже завязка со всеми вытекающими последствиями. Как это было у Пушкина? За его женой стали точно так же ухаживать, точно так же поступать, как он пытался поступить, в частности, с женой графа Воронцова и с другими женщинами. И в некотором смысле это объясняет, почему Пушкин на первых порах знакомства с Дантесом так хорошо к нему относился. Дантес, как и Пушкин, очень любил острить, и шутки, каламбуры его были не лишены приятности. А еще он был очень большой забияка и любил играть в дуэль. Пушкин узнавал в нем себя в молодые годы. А еще Дантес увивался за женщинами...
        Вот завязки и развязки. Но Пушкин не был бы Пушкиным, а обыкновенным обывателем, пошляком, идиотом, если бы не предугадал все это инстинктивно. Это случилось с ним в Михайловском в начале 20-х гг.
        В драматургии существует понятие золотого сечения, под которым понимается точка покоя в композиции, где действие затухает. Математическая формула достаточно сложна, там пропорции более точные, но примерно 2/3. В драматургии это делается для того, чтобы дать отдохнуть зрителю и чтобы в последней части фильма его эмоция была бы более яркой.
        Так вот, в жизни Пушкина такое золотое сечение, на мой взгляд, – это начало 20-х гг., когда он отбывал ссылку в Михайловском. И у меня такое ощущение, что он как бы все понял – все, что его ожидает. Не знаю, логически ли он это понял или интуитивно, но решил, находясь в Михайловском, все вышеперечисленные завязки «перевязать». В это время он очень много пишет, очень много читает. Главное – что он одинок: кроме общества в Тригорском, у него практически нет близких людей.
        Верховые прогулки, завтрак, письмо, купание в реке, вечер в Тригорском, весь день в занятиях, в работе... И те парадигмы жизни Пушкина, о которых мы вспоминали, меняются, или поэт пытается их изменить.
        Например, он явно понимает, что эти времена прошли и больше дуэлей быть не должно.
        Или линия «Я и власть». Пушкин пишет письмо государю, в котором обязуется не предпринимать больше никаких противоправных действий и, более того, быть лояльным по отношению к властям. Это покаянное письмо приводит к встрече с Николаем I, во время которой государь спросил: «А где ты был бы во время событий на Сенатской площади?» И Пушкин не соврал, ответив, что со своими товарищами-декабристами.
        Тем не менее разговор закончился примирением двух сторон, государь сказал: «Вот тебе моя рука», Пушкин пожал, и они вышли друзьями, обнявшись, а своей свите государь приказал: «Вот перед вами новый Пушкин, того – забыть».
        Линию «Я и религия» Александр Сергеевич также пытается перевязать. Это выражается в категорическом отказе от авторства «Гавриилиады» – во-первых. Во-вторых – в том, что в последние годы своей жизни, в конце 20-х – начале 30-х гг., Пушкин полностью отказывается от атеизма и пишет ряд глубоких христианских стихотворений и произведений: «Отцы-пустынники и жены непорочны...», например, или «Как с древа сорвался предатель ученик...».
        Линия «Я и женщины» также «перевязана» поэтом в Михайловском. Александр Сергеевич делает несколько предложений подряд разным женщинам, и, наконец, его предложение со второго раза принимается Гончаровой.
        Пушкин доказал, что понял. И это не мой домысел. Дело в том, что на самом деле Пушкину все было предсказано в конце 10-х годов дамой по имени «Церковный двор». Госпожа Кинггоф, известная петербургская гадалка. Остались документы, факты, подвергать которые сомнению не имеет смысла. Немка полностью предсказала ему судьбу. Она сказала, что все должно сложиться так, что вы, человек знаменитый, примете смерть от человека с белой головой. Пушкин, кстати, очень опасался дружбы с блондинами. И более того, в один период его жизни белую голову трактовал как начальника масонского ордена, после чего отошел от масонов.
        Все было предсказано, но гадалка сказала также, что если в тридцать семь лет с Пушкиным этого не случится, то он проживет долгую и счастливую жизнь. Всю свою жизнь поэт находился под впечатлением от этого предсказания. А впечатление было столь сильным потому, что гадалка очень точно предсказала, что случится с Пушкиным на следующий день, через три дня. Она предсказала, что близкий друг вернет ему карточный долг и он получит деньги от родителей. Ни того, ни другого не должно было случиться, но все состоялось, и Пушкин очень поверил в предсказание.
        Казалось бы, в Михайловском и после Михайловского Пушкин перевязал узлы. Почему же это не подействовало? А потому, что новые причины и новые завязки не смогли «перевязать» прежние. Потому что все они оказались непоследовательными.
        Например, линия «Я и женщины». По очень многим документам, женитьба вовсе не оберегала Пушкина от увлечения другими женщинами, в частности сестрой собственной жены, Натальи Николаевны Гончаровой.
        Или же линия «Я и дуэль». Пушкин очень долго крепится, но первым посылает картель, бросает вызов Дантесу. Не состоялся зарок, не получилось, сорвался.
        То же с линией «Я и власть». Пушкин открыто демонстрирует свое презрение к чину камер-юнкера, которым наградил его царь. На самом деле, в камер-юнкерстве не было ничего зазорного. Это была первая ступень для роста в карьере. Вскоре Пушкин наверняка очень быстро получил бы и другие чины. Это его чрезвычайно ранило, он не скрывал своей обиды на двор. Обида дошла до государя, и это послужило очередным поводом к раздору. Таким образом, и эта линия не состоялась и не сработала. Прежние завязки взяли свое, и механизм воздаяния сработал по старым завязкам, т.к. новые оказались мелки и непоследовательны.
        И вот я наткнулся на один документ. Случайно один из наших соотечественников, кажется, в 70-е годы XIX века, встретился с постаревшим Дантесом в каком-то швейцарском пансионе. Он понял, что это Дантес, и просто не захотел подходить к убийце Пушкина. Дантес сам к нему подошел – старый, седой, и сказал: «Вы считаете меня убийцей Пушкина. Но я прошу передать вашим соотечественникам от меня следующее: я не хотел его убивать и я не понимал, что происходит. Просто черт вмешался в дело».
        Черт вмешался в дело. Это говорит об очень многом. В действительности, Дантес был орудием и итогом некой причинно-следственной связи, которую завязал поэт в начале своей жизни, в завязочной части композиции.
        Я говорю сейчас о том, что имеет отношение к каждой человеческой жизни, к каждому из нас, а вовсе не об Александре Сергеевиче, который был гением и натурой возвышенной. И то, что своей смертью он не обеспокоил практически никого – доказывает это. Понимаете, смерть очень многое значит. Как человек умирает – такой он и был. Пушкин умирал возвышенно, тихо, бесконечно обеспокоенным о судьбе своей супруги. То, что он был гений – не нуждается в разъяснениях, а вот то, что случилось с ним как с человеком – есть драматургия судьбы, механика судеб.
        Конечно, не бывает людей безгрешных. Каждый из нас совершает то, другое, пятое, десятое. Как этого избежать? Я задался этим вопросом и пришел к некоторым выводам.
        Один из них таков. Завязки можно перевязать, чтобы следствия были другими, что Александр Сергеевич и постарался сделать, но это надо делать более последовательно. На самом деле, истинный путь к подобному изменению судьбы знает любой христианин. Это – покаяние. Всего лишь. Искреннее покаяние, или таинство причастия. Покаяние разрывает причинно-следственную связь и частично освобождает нас от воздаяния или, выражаясь драматургическим языком, от предначертанных развязок.
        Есть и другие пути – шулерские. Я их также пытаюсь рассмотреть, но не буду сейчас на них останавливаться. В частности, от смены собственного имени очень многое зависит. Если вы посмотрите на некоторых известных людей с псевдонимами, точнее на их жизнь, то увидите, что резкое изменение в карьере очень часто по времени совпадает с приобретением псевдонима. Аня Горенко взяла и стала Ахматовой. Или Борис Бугаев стал Андреем Белым. Или Норма Джейн, взбалмошная девчонка, вдруг стала Мэрилин Монро.
        В завершение же я скажу следующее.
        Драматургия, о которой мы сегодня вели речь, не есть наше своеволие. Драматургия фильма и драматургия как таковая есть серьезное исследование следствий, вытекающих из поступков человека, его мыслей. Потому что мысль – это тоже поступок, что для нас особенно тяжело. Таков категорический императив христианства, совершенно неподвластный нашей хлипкой мускулатуре.
        В драматургии все должно быть обусловлено. Если происходит случайность, вы должны объяснить, почему она происходит. Оттого, что тот или иной герой, персонаж, поступил или подумал вот так.
        Есть и другая драматургия, другая литература. Существует драматургия своеволия, драматургия гротеска и абсурда, но сегодня я говорил с вами о так называемой традиционной драматургии и традиционных культурных ценностях, которые исходят из идеи целесообразности мира, его упорядоченности, или, иначе говоря, из идеи Бога.






Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service