Досье

Реальная жизнь героя-повествователя интерпретируется им как экспликация ранее невидимого литературного pattern’a, источник и подлинный смысл которого удается установить только по завершении событий. / далее

Битов, как никто из «шестидесятников», оказался конгениален новой культурной реальности. В его прозе никогда не было даже тени дидактизма. Его «Пушкинский дом» - текст, открытый для бесчисленного множества прочтений и интерпретаций. «Роман-пунктир» «Улетающий Монахов», вообще, непонятно, к какому жанру принадлежит. Сперва были рассказы «Дверь», «Сад», «Образ», потом повесть «Лес». / далее

Мощное автолитературоведение... Читатель Битова им оплетен и в него погружен — и всё на тему автора и героя; чрезвычайная и прямо-таки исключительная для писателя (и болезненная, как будет он признаваться) эта тема. Персонажей у автора может быть много, герой у автора один. / далее

Люди выстраивают кумиров, их возвеличивают, отчего происходит некоторый процесс в культуре: иерархии, справочники, энциклопедии, словари. Но это – в конечном счете. А так люди преувеличивают значение той или иной фигуры, чтобы самим ничего не делать. Мол, вот люди, а я-то что! И вдруг оказывается, что ни у кого нет критерия. Кроме тех, кто раздувает щеки, делая вид, что у них критерий есть. А человек боится показаться глупым: вдруг кто-то знает и видит то, что он не видит? И начинает ориентироваться на то, что говорят. / далее

Писатель – это «стукач» о душевной жизни человека, таким образом он высвобождает другого. Один из лучших комплиментов, который я получил, сделала мне одна американская исследовательница: «Ты бы знал, скольких людей ты освободил!» / далее

Великая русская литература тем и великая, что она не профессиональная литература. Изначально она была писана достаточно обеспеченными людьми, это дворянская литература. Была подчинена вдохновению, а не производству. В то время как западная литература, не в упрек ей будет сказано, уже занималась развитым производством литературы. Даже такие гении, как Бальзак и Диккенс. / далее

При советской власти легко, слишком даже легко было занимать нравственную позицию. Нравственные полюса были очевидны. Нынешние писатели в более трудной ситуации, им чаще приходится выбирать. И если уж они сегодня ведут себя нравственно, это многого стоит. / далее