Досье

Это время не считается с памятью, торопится быть первым, все сожрать, вылизать циферблат широким влажным языком, костлявым пальцем подобрать крошки, ничего не оставить. Это память острой мордой тянется к каждому жесту, к любому ошметку речи, тычется, рвет жизнь на клочки, заглатывает ее слишком большими кусками, давится, не успевая различить вкус, — лишь бы времени не досталось. Это поэзия присаживается на шаткий табурет, смотрит, как они давятся, рычат и теснят друг друга, и приговаривает: «Ату! Ату!» / далее

Известный столичный поэт Вера Павлова впервые побывала в Норильске в этом году — на фестивале современного искусства «Таймырский кактус». Но, как признается сама Павлова, с заполярным городом у нее давняя связь, биологическая. / далее

В обществе, из которого все мы вышли, сложно было с эротикой. С эстетикой было попроще. Что же касается соотношения эротики и эстетики, то тут наступали и вовсе кафкианские сюжеты. / далее

Захаров в очередной раз принимается за свою любимую игру с авторскими масками и тем, что под ними, - каковая игра, впрочем, в последнее время явно перестала радовать публику. Тем не менее подборка критических отзывов, размещенная в самом начале книги, вызывает к жизни полузабытые мифы о Павловой бестелесной («может... автора как биографического лица нет и не было вовсе») и, напротив, - о слишком, чересчур, с избытком телесной Павловой («какая, черт возьми, женщина!»). / далее

Некоторые считают, что она - литературная мистификация. Что ее не существует в природе. Вера Павлова не подпускает к себе журналистов. А нам так давно хотелось с ней побеседовать... И тут выяснилось: в «Огоньке» работает ее муж. Главный редактор вызвал его к себе и сказал: «Михаил! Идите и возьмите у Веры интервью!» И Михаил пошел... А куда ему было деваться?! / далее

Вера Павлова: Суть поэзии - Ванина история про бабушкин рояль, завещанный ему, но так и не вытащенный ни через дверь, ни через окно. Грузовик ждал, грузчики возились целый день, но так и не вытащили его из бабушкиной комнаты. Как-то ведь его туда поставили, а вытащить нельзя. Так и остался. / далее

В ее поэзии совершенно отсутствует даже малый намек на усилие. Говорит, как дышит. Ей как бы невдомек, что стихотворчество — это работа над словом, ей ничего не стоит сломать ритм или оставить строку нерифмованной. Не это главное, не это насущно. Слово нужно дослушать, впитать его порами кожи, распробовать его вкус. / далее

Удивительна конкретика, с которой Вера Павлова определяет свою поэтическую поступь. И подобная физиологическая оценка своего творчества более чем красноречива. / далее

Ее стихи всегда написаны от обнаженного «я», которое не прячется за иронию, за тон объективности, не прикрывается ролями и масками. Вера Павлова вводит в поэзию то, что обычно оставалось за скобками, на вырванных из дневника листах, хотя и волновало, может быть, гораздо больше, чем все остальное, говорит о том, что Ахматова называла сором, из которого растут стихи, «не ведая стыда». / далее

Проще говоря, Вера Павлова сотворила свою конституцию, свой основной закон, по которому только и можно судить о ее поэзии. Если его не учитывать — ничего не поймешь. Или поймешь неправильно. Вера Павлова живет и пишет по закону плоти. Для нее вопрос: «Дано мне тело. Что мне делать с ним?» — не стоит. Плоть — источник, извините за высокопарность, вдохновения, источник строк и строф. / далее

Она окликает Пушкина, плотно, до центонетт, вошедшего в ее поэтическую речь, которая вроде бы и детальна, и фрагментарна. То есть Вера Павлова — по-другому — эпична: только в эпосе фрагмент самодостаточен. / далее