Досье

Этот беглый очерк современной русской поэзии появился на свет благодаря московскому корреспонденту испанской газеты "Эль Паис" Родриго Фернандесу, в середине 2005 года приславшему мне письмо следующего содержания: "Я готовлю сейчас большой материал о русской литературе, и мне остается написать только небольшую статью о русской поэзии. В этой связи я обращаюсь к Вам за помощью и прошу Вас ответить на два вопроса: 1. Какие течения существуют сейчас в русской поэзии; 2. Назовите десять (15-20) самых значительных пишущих сейчас поэтов и буквально в одной-двух фразах охарактеризуйте их творчество. Ваши ответы будут использованы в материале, естественно, со ссылкой на Вас". После первого изумления мне подумалось, что при всей экстравагантности постановки вопроса в нем есть большая доля правды: в самом деле, картина современной русской поэзии настолько пестра и разнообразна, что требует уже какого-то общего плана. / далее

Обособление "второй культуры" от советского социума (насколько такое обособление вообще было возможно) к началу 1980-х стало свершившимся фактом, и неофициальные литераторы активно осмысливали свое положение, свою "особость". Было нечто невообразимое в существовании в СССР независимого искусства, регулярно выходящих машинописных журналов, учрежденной частными лицами литературной премии... Возможно, странности жизни в определенный момент и привели к увеличению количества сочинений фантастических и фантасмагорических, принадлежащих к "условному реализму", — да и литературная мода сдвинулась в ту же сторону. / далее

В истории литературы не так много поэтических книг, составленных и подготовленных автором, подписанных им в печать, но увидевших свет после его смерти. Приходит на ум, конечно, “Огненный столп”. Но Гумилев не знал о предстоящей гибели и не предчувствовал ее — во всяком случае, подавлял это предчувствие. Виктор Кривулин знал свой диагноз. / далее

У Виктора Кривулина есть стихотворение «4’33’», отсылающее нас к знаменитому музыкальному хеппенингу Джона Кейджа. Американский композитор абсолютизирует паузу, подчеркивая ее равноправие со звуком, как незадолго до этого нововенцы уравняли в правах все 12 ступеней хроматического звукоряда. / далее

В судьбе поэта, деятеля и очевидца — последнее слово на протяжении многих лет было для Виктора Кривулина ключом к пониманию своей, и не только своей, роли в мире и в искусстве — две главные биографические даты — это всего лишь условные ориентиры. / далее

Кривулин – дитя артистического подполья и во многом создатель «второй культуры», Кривулин – выдумщик, любитель и постановщик авантюрных и абсурдных ситуаций, о котором и от которого все слышали столько невероятных историй; наконец, Кривулин последних лет – участник реальной политики, – все это в конце концов второстепенно в сравнении с его стихотворным трудом, музой которого была, как мне представляется, Клио, «ведьма истории». / далее

Он не был собирателем русской земли – он был собирателем русской культуры. А культура – это страна отзывчивых одиночек, и чтобы ее собирать, делать более гулкой, резонансной, просторной, нужны именно такие одиночки, вокруг которых люди не сплачиваются, но соприкасаются. Он не был дирижером – он был камертоном: настройщиком разлаженных струн. / далее

Стоическое отрицание иной реальности для искусства смертельно. Эта реальность потом мстит: мы видим, что происходит сейчас с Кушнером, с Чухонцевым, с Вознесенским, с другими лучшими советскими поэтами. Десять раз на странице написано слово «Бог», и все равно там Бога нет, потому что отсутствует, не развито метафизическое мышление. / далее