Досье

Необычность нового романа Л. Юзефовича бросается в глаза. Писатель, известный произведениями на историческую тему — будь то ретродетективы про сыщика Ивана Путилина или повесть «Казароза», документальная книга «Самодержец пустыни» или сценарий сериала «Гибель империи», — впервые, кажется, обращается к современности. / далее

По сути дела, Юзефович разоблачает сразу два мифа: о тождественности прошлого современности и о совершенном их отличии. / далее

Быть может, писатель действительно хотел затеять постмодернистскую игру с четырьмя благородными истинами буддизма на фоне надвигающейся катастрофы. / далее

В Перми мне было скучновато, хотелось какой-то бурной умственной жизни, но, наверное, я так никуда бы и не уехал, если бы не влюбился в москвичку, на которой женился и счастливо живу с ней вот уже 25 лет. / далее

Главный хронотоп «Журавлей и карликов» (М.: АСТ, Астрель, 2009) — Москва 1993 года. Пузырятся, лопаясь, цены и ценности. Интеллигентная Катя ревет над яичным порошком «гумпомощи» от отвращения к себе. Дети со скрипками кормят семью, играя в метро. А историк Шубин ходит в новые редакции: «Кирилл писал диссертацию по герменевтике Георга Гадамера, Максим доучивался в МГУ. / далее

В пределах национальной истории цикличность еще более очевидна. Как историк я занимался и Смутным временем начала XVII века, и Гражданской войной в России 1918—1922 годов. Первая Смута, вторая Смута, третья Смута — этот ряд выстроили не «патриоты». Всякому человеку, строящему модель, интереснее и важнее увидеть сходство, отличия лежат на поверхности. Сейчас танки, в Гражданскую войну — тачанки, в первой Смуте какие-нибудь стрельцы с бердышами, а сходство тем не менее разительное. / далее

Как давний, горячий и верный поклонник творчества Леонида Юзефовича, я испытываю серьезные трудности при попытке рассказать, чем же мне так нравятся сочинения этого писателя. Всегда легче доказывать, что, почему и насколько не нравится. Честно говоря, высшей формой похвалы тексту мне представляется строгое, холодновато-отстраненное выявление его структуры, мотивов, аллюзий и реминисценций, стилистических особенностей, характерных приемов построения образов... / далее

Обычно я представляю писателей и публицистов, с которыми беседую - пишу о них какие-то добрые слова. В данном случае – не буду. Юзефович – активно читаемый автор, многие его книги экранизированы, фильмы по его сценариям смотрели сотни тысяч людей (как минимум, можно назвать сериал «Гибель Империи»), и всё, что я хотел сказать, – я скажу в своих вопросах. / далее

В каждом из детективов Юзефовича есть приключение более захватывающее, чем поиск убийцы, приключение интеллектуальное: читатель погружается в тайну какой-то глобальной, мирообъемлющей идеи. В романе «Князь ветра» (за который автор получил премию «Национальный бестселлер») это загадки буддизма, в «Казарозе» — тайны дерзновенного проекта мирового языка, эсперанто. / далее

Когда четко себе что-то представляешь, из этого вырастает некая философия, некий мир. Когда придумываешь, то невольно возникает соблазн легких путей. Почему я прямо не называю в романе город Пермью? Не знаю. Как-то не сложилось. Но в следующем моем романе, где действие будет происходить там же, но не при красных, а при белых, это уже будет именно Пермь... / далее