|
Генрих Сапгир. Лето с ангелами. М., "Новое литературное обозрение", 2000. 448 стр.
Посмертный сборник Генриха Вениаминовича Сапгира "Лето с ангелами" составлен в основном из текстов, написанных им в последний (1999) год жизни, когда поэт работал с необыкновенной интенсивностью, предчувствуя (это видно во многих стихотворениях) приближающуюся смерть. Общеизвестно, что Сапгир писал книгами, как правило, составленными либо по определенному жесткому формальному принципу, либо по принципу общности демонстрируемой оптики. "Лето с ангелами" - не исключение; каждая из семи книг, составляющих этот том, принципиально отлична от другой.
Многие из поэтических опытов Сапгира будто бы проверяют на прочность современную поэтическую ситуацию - устоит ли она под давлением неутомимого экспериментатора. Вот, например, "Слоеный пирог", книга, построенная на, казалось бы, достаточно искусственном приёме (из чистой экстравагантности апробированном некогда отдельными поэтами-модернистами в единичных стихотворениях): "слова ложатся так, что конец одной строки рифмуется с началом следующей, получается особая рифма" (из "Заметок" самого Сапгира, напечатанных в приложении к "Слоёному пирогу"). С одной стороны - до боли привычный принцип сближения "далековатых" понятий по будто бы случайной рифменной подсказке, с другой - тип рифмы непривычен, не вызывает автоматического пробалтывания, он как бы скрыт от невнимательного глаза (тем более - уха), но если угадывается, то эффект во много раз сильнее, нежели при концевой рифме. Получается аппликация, мир, нарезанный на короткие отрезки и склеенный в новом, поэтическом порядке:
Вагоны уходят в тоннель
Нельзя убивать стариков
Ковер на третьем выбивают
Бывает что находят и в парадном
Днем - нормальный человек
Неловок и робок - хотел услужить
Жить хочется - выходит в парк
Каркают вороны на черных сучьях
Чья сумка? Подозрительный пакет:
("Не про синее")
Аппликационным, фасеточным взгядом на реальность отличается и другая книга, "Рисующий ангелов". Здесь организующий принцип, может быть, еще более адекватен оптической задаче (это именно то самое, что некогда тупо именовали "единством формы и содержания") - фасеточный взгляд удается благодаря расщепленности фразы на отдельные кванты:
Утром Опух с похмелья Роется человек
Ищет А сам имеет все чего у нас нет
Не понимает Верните! Юность и нищету
Душу! Но не эту - правильную: А еще ту
("Дружба")
В этой же книге найдете и уникальный в современной поэзии экземпляр высокой (несмотря на включение низкой лексики) оды - "Дом": Аппликации - лейтмотив сборника "Лето с ангелами", именно так называется еще одна включенная сюда книга, цикл короткой прозы, основной темой которого я назвал бы "соотношение зрения и воспоминания". Похожая задача - в книге "Три жизни", центральная часть которой посвящена близким Сапгиру художникам, ушедшим раньше него (Игорю Холину, Евгению Кропивницкому, Венедикту Ерофееву:) Вполне уместной в сборнике смотрится книга 1982 года "Монологи", отчасти стихотворная, отчасти прозаическая - череда исповедей или разговоров разнообразнейших парадоксальных персонажей, например, андрогина по имении Рометта (Ромео + Джульетта):
Наконец, центральная книга сборника - "Тактильные инструменты". Это своего рода тексты-акции (впрочем, по большей части принципиально неосуществимые). Книга составлена из двух частей: "Предшествие словам" - стенограммы дыхания и обращенного на него слуха (можно, оказывается, застенографировать и слух, и даже молчание, оказывающееся более значимым, нежели звук); "Стихи с предметами" - поэмы для осязания, техническая документация на несуществующие предметы, такие как "Лебедь - летательный прибор, приводимый в движение вдохновением", будто бы изобретенный Леонардо, или "Большая машина тишины", или "Шуршальник из старых газет".
"Лето с ангелами" открывается предисловием Виктора Кривулина. Петербургский поэт, казалось бы, очень непохожий на московского авангардиста-лианозовца, пишет о Сапгире куда более вменяемо, чем критики типа Льва Аннинского. Кривулин сравнивает выступление Сапгира на Московском Поэтическом фестивале 1999 г. с чтением молодого Бродского: "Но Бродскому было 20, юношеская энергия тогда переполняла его, никого не оставляя равнодушным. А Генриху исполнилось 70 лет, возраст для поэта запредельный. И однако от него в момент чтения исходила такая же по силе и пронзительности энергетическая волна, как и когда-то - от юного Бродского".
Двадцатый век, уходя, забирает с собой многих, как в прошлом году Игоря Холина, Андрея Сергеева, Василия Кондратьева. И Генрих Сапгир ушел в ту самую молчаливую пустоту, которой с чуть ли не буддийским благоговением был всегда заворожен в своих текстах. Но кроме пустоты остались путевые дневники, которые Сапгир оставил на пути туда, к ней, - остались в виде стихов, в том числе составивших книгу "Лето с ангелами".
|
