|
Кушлина О.Б. Страстоцвет, или Петербургские подоконники. - СПб., Изд-во Ивана Лимбаха, 2001. - 336 с. ISBN 5-89059-005-7.
Чтобы «полюбить», обычно нужно время. Любовь с первого взгляда - редкость. Опыт «по перекрестному опылению ботаники и филологии» Ольги Кушлиной - предмет моей мгновенной восхищенной любви. Книжечка кажется небольшой, но пространство ее повествования (а это повествование) не ограничивается своим текстом, продолжается во все стороны. Книжечка - многосюжетная и сложножанровая... Стиховедческое исследование, ботаническое руководство, литературные портреты, исторические и социологические миниэссе...
«Женский роман», как иронически однажды определяет автор. Уютный мир комнатных растений - занавесочки, горшки на подоконнике, выглядывает круглое, румяное лицо хозяйки - чуть немецкий и очень-очень женский. Женский пол в «романе» становится и единственным. Персонажи, знатоки цветов (Сологуб) или любители запахов (Кузмин, даже Куприн), присваивают себе «женское качество». А не различающий растений Блок беспол.
Но традиционным потребительницам «женских романов» нелегко будет освоить такое обилие параллелей и ассоциаций. «Сложноцветные - двудольные растения с мелкими цветками, собранными в соцветие, похожее на одиночный цветок» (из словаря). В растительном мире (я не специалист) в большей степени, чем в животном, распространено притворство, защитное подобие, когда одно выдается за другое. Книжечка Кушлиной не о поэзии и растениеводстве и не о их парадоксальных пересечениях, а о том, что равно обоих питает: о всеобщем родстве и родственности, в контексте которых не кажется ни шуткой, ни капризом то, что Мирра Лохвицкая - Водяная Лилия, а Зинаида Гиппиус - кузина арума (растение такое). А я кто?
Знаменитое ахматовское «когда б вы знали, из какого сора...» и проч. - такая же неправда, как пушкинское «пока не требует поэта...». Стихи растут не «из сора», а из взгляда или из знания, которое в этом взгляде содержится. Оно «взгляду» как-то предшествует. В этом «взгляде» («знании») что-то приобретает преимущественное значение, почему-то наполняется личным смыслом. Все дело оказывается в «специализации» поэта, художника, что для него «приобретает» и «наполняется», на что он «смотрит».
Это знание очень специальное и «технологическое». Проза Пруста вырастала не из обособленных «кинематографических» экспериментов с повествованием, а из способности различать предметы женского туалета или драгоценности. «Кинематографические» принципы повествования этим различением и делались возможны. Не зря зло отзывался о писателях, путающих породы деревьев, Набоков, и для него Аксаков, невежественно описавший бабочек, был не-писатель. Речь о тотальном критерии, позволяющем отличать хороших писателей от не-писателей, хорошие стихи от не-стихов. Критерий - в точности предшествующего стихам (или романам) знания. Это знание - производное от внимания (к чему-то), а это внимание - признак выбора: типа и объектов родства, семейной связи: с камнями, насекомыми, кроем платья или голубым фарфором.
Пушкинский упрек Батюшкову, перенесшему луговое растение в поле, сейчас же вводил необходимость оправдываться. И оправдывать - поэта. Когда Кушлина пишет о «невнимательном» (это термин) Блоке, для которого цветы на одно лицо, как половые в трактире, то это способ критики поэзии. Все остальные виды претензий к поэту - дело вкуса.
Невнимание - презрение и не вызывающее сочувствия одиночество. Становится понятным, почему меня не трогает Блок. (А задача аналитика все-таки что-то объяснять.) Те, кого Блок трогает, чувствуют в нем отношение к каким-то другим, столь же природным вещам. То, что поэзия (литература) кого-то трогает, возможно за счет ее собственной физической, конкретной, родовой затронутости (запах, цвет, звук). В наших душах живет стихийное ощущение тотемной связи.
«Невнимательный» к растениям Блок требует реабилитации. Его «ботанический» изъян - компенсации, возмещения. Изъян - физический; ущербность, недостаток органа чувств. Невнимательный в одном, он, возможно, внимателен в другом. Так Кушлина снисходительно, из чистой любви, поступила с «близоруким» (конкретизация невнимания) Анненским. Вместо неразличающего, «мутного» зрения - повышенно развито обоняние, ничем не худший путеводитель. Тут дело даже не в оправдании поэта, а в его спасении. Ему многое угрожает. Отчужденная, не признанная «за свою» природа мстит: отвлеченная «ночная фиалка» оказывается «в миру» болотным растением с не вполне пристойным греческим, непристойными народными названиями и «неприличной» формой корня.
Точка зрения «специального внимания» (к любимым родственникам мы внимательны) оказывается способом не только критики поэзии (это термин), но и внесения в нее иерархии - не капризной или машинальной (так принято), а целесообразной. Становится понятным, почему «садовник» Случевский, «вырастивший» и растения в брюсовских стихах, «занимает место» выше Брюсова, спутавшего тропики и субтропики. Брюсов прежде всего ошибся «в родине». Остальная путаница производная. Его родина не Ява или Китай, а рукотворные «матушкины тропики» (увлекалась пальмами - брюсовские «латании»).
И становится оправданным, почему не первые, но им отведенные места в этой иерархии (в основу могут быть положены и камни, и расписные шали) занимают полузабытые Мария Моравская и Петр Потемкин, с их тотемами - кактусом и геранью. И почему Зинаида Гиппиус здесь - на одной из высших ступеней. Она воплотила свой, ею для себя созданный единственный цветок, «Gippius Limnoharis» (необыкновенный случай, когда поэт - собственный тотем). Не многим ей уступает Лохвицкая, которой посвящена одна из самых нежных глав. Победа женских персонажей в женском любовном «романе» естественна. Лохвицкая - единственная, кому в поэзии «удалось» соединить в себе «и розу, и лилию». Назвалась нимфеей, иначе - водяная роза или водяная лилия. И значит, все дело в уникальности выведенного, открытого сорта (родства).
Путеводитель Кушлиной - средство открытия, всегда неудовлетворительного и бесконечно не удовлетворяющего, но манящего, тайн поэтов. Вот Гиппиус угадывает свое сходства с «древней фамилией» - ароидеями, и пугается «увиденного в зеркале». Это подсмотренное изогнутое движение прочь - одно из главных в портрете. Художник традиционно волен выбирать движения модели. А вырастающее из наблюдения находчивое объяснение движения (уже не портрет - пейзаж) - скорее культурологическое, чем растениеведческое: «Болотные цветы, в отличие от растущих на берегу пруда... не знают своего отражения».
В «Страстоцвете» Ольги Кушлиной необыкновенно последовательно воплощен такой принцип исследования. Всегда специальному зрению писателя должна соответствовать и специальная читательская сосредоточенность. Любая абстрактная проблема содержания или формы искусственно и случайно организует хаос литературного материала. Работа лишняя: произведение без того организовано. Но превращения натуральной, предметной темы (тканей, перстней, воды) только и открывает, как организовано: произведение, литературное направление, литература эпохи... В сменяющихся типах организации повторяются/отражаются вне- и долитературные, природные связи, отношения, порождения.
|
