Что сказал Пруст

Вера Мильчина
Коммерсантъ Weekend, 12.12.2008
№ 48(94)
Досье: Елена Баевская
        "A la recherche du temps perdu" Марселя Пруста считается одним из самых труднопереводимых произведений. На русский эту эпопею почти полностью перевел Николай Любимов. До этого первые части переводили Адриан Франковский и Андрей Федоров. Сейчас знаменитый текст начала переводить заново Елена Баевская.
        Чтобы взяться за новый перевод уже не раз переводившегося классического произведения, нужна немалая смелость. Тем более что в России, в отличие от Европы или Америки, бытует убеждение, что если какого-то классика однажды — лет пятьдесят назад — перевели, то и бог с ним, нечего к нему возвращаться. А уж если на рынке сосуществуют ДВА перевода, то тем более незачем "умножать сущности" и переводить ту же вещь в третий раз. Издательство "Азбука-классика" и переводчица Елена Баевская поступили иначе. Не смущаясь тем, что роман Марселя Пруста "В сторону Свана" (первый том семитомного цикла) переводили А. Франковский (1927) и Н. Любимов (1973) и что эти переводы неоднократно переиздавались, они выпустили отдельной книгой "Комбре" — первую часть этого романа. Баевская в предисловии тактично уходит от оценки работы предшественников и объясняет потребность в новом переводе прежде всего тем, что за последние годы французские "прустоведы" очень существенно пересмотрели роман в текстологическом отношении. Впрочем, сама она тут же признается, что текстологические изменения в наименьшей степени коснулись начала романа; понятно, что не в одной текстологии тут дело.
        Переводить по целине — трудно; но, пожалуй, еще труднее переводить, зная, что многие варианты уже использованы твоими предшественниками, причем предшественниками именитыми. Повторять какие-то их обороты и находки — нелепо; нарочно уходить от этих трактовок только ради того, чтобы сделать иначе,— еще нелепее. Вдобавок во многих случаях традиция так сильна, что проникает в текст нового перевода как бы помимо воли переводчицы. Баевская считает, что прежний перевод названия всего прустовского цикла — "В поисках утраченного времени" — не вполне точен. Она предпочитает другой вариант — "В поисках потерянного времени". Тут есть свой резон: в самом деле, французское temps perdu означает также и "потерянное время", то, которое растратили зря. Однако последнему тому Пруст дал название "Обретенное время", обрести же, на мой взгляд, можно то время, которое "утратили" (в смысле "забыли"), а не то, которое "потеряли" даром. Вдобавок вариант "В поисках потерянного времени" пробуждает в сознании русского читателя незапланированные ассоциации с милой детской сказкой Евгения Шварца, которая так и называется "Сказка о потерянном времени". Возможно, конечно, все дело в том, что я просто слишком привыкла к старому варианту. Но я не одинока: на четвертой обложке издательская аннотация по-прежнему именует прустовский цикл "В поисках утраченного времени". Да и сама Баевская, объясняя, почему предпочтителен новый вариант, ссылается на Жиля Делеза, которого цитирует по русскому переводу — где фигурирует время утраченное. Это я к тому, что с традицией бороться трудно.
        Еще труднее переводить Пруста. Однако когда читаешь новый перевод, об этом не думаешь; кажется, что все сделано легко, без усилия. Случаи, когда хочется заглянуть в оригинал и проверить, а что там, собственно, было у Пруста,— сравнительно редки. Любимовский перевод вызывает такое желание очень часто — как иначе убедиться, что Пруст писал не тем усредненным, а порой и вульгарным языком, каким он зачастую изъясняется по воле Любимова? Перевод Франковского заставляет вспоминать об оригинале реже, но не потому, что он безупречен, а потому, что Франковский гораздо чаще сохраняет в неприкосновенности структуру французской фразы. Для понимания того, что было у Пруста, это скорее удобно; для понимания того, что хотел сказать Пруст,— скорее нет. Чтобы сделать Пруста по-настоящему внятным, его бесконечные, сложно составленные фразы необходимо подвергнуть многочисленным трансформациям. Баевская так и поступает: французские конструкции и обороты она заменяет своими — адекватными, но удобочитаемыми и даже, я бы сказала, уютными.
        Один простенький пример. Я думаю, даже те, кто Пруста не открывали, слышали, что у него упоминается какое-то то ли печенье, то ли пирожное "мадлен", которое герой съел — и сразу "вспомнил все". Так вот, у Франковского повествователь ел дословную "маленькую мадлену", у Любимова — творчески переработанный "бисквит", у Баевской же ему достается печенье "мадленка". Очень по-домашнему и очень естественно по-русски (можно было, кстати, пойти дальше и назвать печенье "магдалинкой", ведь эта самая petite madeleine как раз и есть маленькая Магдалина; французы вообще любят религиозные кондитерские изделия, у них до сих пор в хороших булочных можно увидеть "монахиню" — эклер из трех шаров, поставленных друг на друга на манер снежной бабы).
        Фразы у Пруста такие длинные и сложные, что никакого окончательного, раз и навсегда возведенного в эталон перевода его романа, видимо, не может существовать в принципе. Раз и навсегда можно перевести только фразу: "Я вас любил". А Пруст позволяет расставлять свои слова в переводе очень многими способами. Да и слова эти могут быть разными; одно дело употребить ученый термин "метемпсихоза", как сделали предшественники Баевской, а другое — написать "переселение душ". Говорят, у компьютерщиков есть выражение — "дружелюбный интерфейс"; так вот, я бы сказала, что перевод Баевской — это перевод с дружелюбным интерфейсом. Он не упрощает Пруста, но облегчает общение с ним. А общаться с Прустом в высшей степени интересно. В молодости мне казалось, что главное там — про любовь и про ревность; потом выяснилось, что ничуть не менее, а то и более интересно — про социальную стратификацию общества и про то, какие у каждого слоя и сословия есть предрассудки и фанаберии. И что такое снобизм. Очень умно и очень актуально.






Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service