Москва Мурманск Калининград Санкт-Петербург Смоленск Тверь Вологда Ярославль Иваново Курск Рязань Воронеж Нижний Новгород Тамбов Казань Тольятти Пермь Ростов-на-Дону Саратов Нижний Тагил Краснодар Самара Екатеринбург Челябинск Томск Новосибирск Красноярск Новокузнецк Иркутск Владивосток Анадырь Все страны Города России
Новая карта русской литературы
Страны и регионы
Города России
Страны мира

Досье

Публикации

напечатать
  следующая публикация  .  Все публикации  .  предыдущая публикация  
Без ручного фонарика
Илья Фаликов. Книга лирики. 1989—2002

23.09.2008
Анастасия Ермакова
Знамя
2004, №6
        Илья Фаликов. Книга лирики. 1989—2002. — М.: Предлог, 2003.
        «Вообще говоря, стихи — это то, что возникает в процессе разговора с самим собой, и когда при этом смотришь на себя, например, в зеркало, нарастает желание, мягко говоря, отвернуться. <...>
        Поэзия похожа на самооговор. Поэт все равно виноват. Всегда и во всем». Это из предисловия Ильи Фаликова к своей поэтической книге, где собраны стихи за последние тринадцать лет.
        Действительно, в ней нет самолюбования, поэт порой готов «отвернуться» от собственного отражения. Однако, может быть, именно будничность своего облика, будничность каждодневных занятий, будничность всей жизни оказывается в итоге чем-то единственно устойчивым и необходимым человеку.

        По причине проваленных щек
        надуваюсь во время бритья,
        чтобы снять к волоску волосок,
        человеческий вид обретя.
       
        Палец тонет в щеке, как во рву,
        если круглой не сделать ее.
        Как живу? А вот так и живу:
        помню стрижку и славлю бритье.

        Портрет, по-моему симпатичный. А вот — портрет судьбы, дерзкий и выстраданный:

        ...Я сам лакал из лужи непотребной,
        я сам себя давно видал в гробу.
        Рыдай, рванина. Музыкой волшебной
        я заплатил за русскую судьбу.

И — размашистый и резкий — России:

        Хошь не хошь, а верь в нее,
        вот она, Россия, —
        грифельное воронье,
        синяя стихия.

        Две основные темы выстраивают эту книгу и, собственно, делают собранные здесь стихотворения разных лет — книгой, — это темы судьбы собственной и судьбы России. Судьбы во времени и судьбы вневременной, продлившейся туда, где «досмотреть белый свет не дано никому», где можно, не кощунствуя, сказать: «Богородицу жалею, / как девчонку на сносях».
        Взгляд у поэта цепкий, подробный до фотографичности, иногда злой. Но не равнодушный и не насмешливый. Традиционная форма стиха особенно подчеркивает интонационное бунтарство. Ни на что не жаловаться, считать себя виноватым во всем — позиция мужественная; лирический герой пытается пройти по темным дорогам бытия «без ручного фонарика», полагаясь только на свет ночных светил.

        Некий Фаликов без причастия
        отойдет, без ручного фонарика
        в темень лютую, в зону счастия:
        Лета — это ночная Москва-река.

        Вот он, стык времени и бесконечности, в последней строке.
        Есть в стихотворениях Ильи Фаликова какое-то трагическое удальство, размах, прорывается в них разговорная интонация, а в сюжете — элементы фольклора. Образ Емели, лентяя и мудреца, сквозной в книге. «Русская судьба» обрекает на извечное русское искание справедливости, невиданного милосердия: «Нищий нищему подаст, / одноногому — безногий». И — мучительная противоречивость во всем: одновременно пытаться прожить «без причастия» — и вместе с тем страдать из-за перерытой дороги к храму.

        Храм открыт. Дорога к храму
        перерыта — перекоп.
        Хмуро странник смотрит в яму,
        косолап и плоскостоп.
        Перекопана землица,
        нет опоры никакой.
        За отечество молиться
        будет кто-нибудь другой.

        Впрочем, «русская судьба» не тяготит лирического героя. Она трагична и в то же время желанна. У Фаликова это заметно даже на уровне языка («...наслажденье / выстрадано лексикой моей»). Сниженная, жаргонная лексика вперемешку с высокой намеренно приглушает пророческий тон некоторых стихов: «Поведешь вокруг кровавым оком — /за собой народы поведешь. / Быть легко на родине пророком. / Что ни каркни, в точку попадешь». Снижает пафос «высоких» понятий, хотя, возможно, и несколько грубо: «Я всех бы девок перещупал, / Переловил и перетрахал, / когда б на весь небесный купол / Из медной пушки не бабахал / О той, кому во сне аукал, / Смотрел в глаза и тихо ахал».
        Илья Фаликов не боится работать с традиционным стихом, изыскивать в привычной форме новые возможности. Это контраст довольно стройного ритма и, как уже было сказано выше, бунтарской интонации; смешение лексических пластов с целью нащупать неожиданные смыслы, — прием, конечно, далеко не новый, но для Фаликова очень органичный; естественная новизна рифм, повторяю, — естественная, сочетание ритмической стремительности стиха с неторопливостью мысли и «глубоководностью» метафор; тщательная обработка формы, в результате чего создается ощущение изящной небрежности, свободы поэтического пространства.
        В более ранних стихотворениях, пожалуй, больше прозрачности; они более строги и отчетливы.

        Без человека — сами по себе —
        обходятся предметы и явленья.
        Скучают по веселью и гульбе
        ножи и вилки, перцы и соленья.
        И по себе сама клубится пыль
        в тоске по пешеходам и машинам.
        И водку ждет-пождет под магазином
        отдельно от хозяина
        костыль.

        В поздних, особенно в последних, дыхание становится глубже, пропадает задорная частушечная мелодика ранних; стихи уплотняются, утяжеляются; в случае неудачи — это приводит к переусложненности, почти полной закрытости и громоздкости, в случае удачи — к наслаждению от медленного чтения, когда доносится «подземный гул опущенных звеньев» и возникает «нечаянная метафизика» (из предисловия). Такие стихи никогда не будут до конца прочитаны.

        Это вечность и есть? Это хлад пресловутый,
        Свой ответ заморозивший неглубоко:
        Как падучей звездой, поперхнуться минутой
        И стишок изрыгнуть, как телок молоко.
        Мать-Вселенная смотрит священной коровой,
        Предлагая не каждому лунный сосок,
        Но тому, кто связался с пастушкой суровой,
        Жребий сброшен с небес, неизбежно высок.

        Илья Фаликов — громок без крика, трагичен без патетики, искренен без надрыва, суров без аскетизма.
        И, наверное, у него, как у всякого поэта, два пути: путь к простоте и путь к сложности. К высветлению смысла и к его затемнению. Я не оцениваю эти пути, как хороший и плохой, такой подход изначально был бы неправилен, но в сумбурности, хаотичности, как ни странно, не больше поэтических прозрений, чем в простых и ясных стихах. Художественное пространство, независимо от метода, это все-таки гармоничное пространство. И чтобы сделать его таковым, Илья Фаликов пытается создать свою поэтическую вселенную, где «звук» был бы «равен смыслу». Что ж, задача нелегкая.


  следующая публикация  .  Все публикации  .  предыдущая публикация  

Герои публикации:

Персоналии:

Последние поступления

06.12.2022
Михаил Перепёлкин
28.03.2022
Предисловие
Дмитрий Кузьмин
13.01.2022
Беседа с Владимиром Орловым
22.08.2021
Презентация новых книг Дмитрия Кузьмина и Валерия Леденёва
Владимир Коркунов
25.05.2021
О современной русскоязычной поэзии Казахстана
Павел Банников
01.06.2020
Предисловие к книге Георгия Генниса
Лев Оборин
29.05.2020
Беседа с Андреем Гришаевым
26.05.2020
Марина Кулакова
02.06.2019
Дмитрий Гаричев. После всех собак. — М.: Книжное обозрение (АРГО-РИСК), 2018).
Денис Ларионов

Архив публикаций

 
  Расширенная форма показа
  Только заголовки

Рассылка новостей

Картотека
Медиатека
Фоторепортажи
Досье
Блоги
 
  © 2007—2022 Новая карта русской литературы

При любом использовании материалов сайта гиперссылка на www.litkarta.ru обязательна.
Все права на информацию, находящуюся на сайте, охраняются в соответствии с законодательством РФ.

Яндекс цитирования


Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service