Москва Мурманск Калининград Санкт-Петербург Смоленск Тверь Вологда Ярославль Иваново Курск Рязань Воронеж Нижний Новгород Тамбов Казань Тольятти Пермь Ростов-на-Дону Саратов Нижний Тагил Краснодар Самара Екатеринбург Челябинск Томск Новосибирск Красноярск Новокузнецк Иркутск Владивосток Анадырь Все страны Города России
Новая карта русской литературы
Страны и регионы
Города России
Страны мира

Досье

Публикации

к списку персоналий досье напечатать
  следующая публикация  .  Алексей Прокопьев
Видящий в роще царя
Алексей Прокопьев. Снежная Троя. – М.: ОГИ, 2003.

01.11.2007
Знамя
№2, 2004
Досье: Алексей Прокопьев
        Начиная со второй половины ХХ века русская поэзия все больше и больше напоминает кино – в том смысле, что стихи «стареют» так же быстро, как фильмы. Отчасти это связано с объективной ситуацией: пресловутым ускорением бега времени (то, на что раньше уходило тридцать лет, мы проскакиваем за год), отчасти – с тем, что сами художники, осознанно или неосознанно, делают именно «современность» основной темой своих произведений. «Консервами времени» называл коробки с кинопленкой Андрей Тарковский, полагая, что, независимо от воли режиссера, именно время является главным действующим лицом всякого фильма. И действительно, старое кино бывает интересно, несмотря на сомнительные реплики, фальшивые интонации и банальные сюжеты, просто потому, что на пленке – в лицах, улицах и пр. – запечатлено время. Но стихи, если в них нет ничего, кроме «духа времени», проваливаются, тают, как вчерашний снег. Чем крепче сцепка с «сегодня», тем короче жизнь стихотворения. Так сказать, «сегодня» – «сегодня» только сегодня. Прошу понять меня правильно. Я никого не осуждаю. В этом служении «текущему моменту» есть и своя правда, и даже самопожертвование. Я хочу сказать только одно: иногда стихи бывают устроены иначе. И это сразу чувствуется.
        Читая «Снежную Трою» Алексея Прокопьева, мы оказываемся не то чтобы за пределами современности (это в принципе невозможно), но во всяком случае вне жесткой системы координат, навязываемой современностью, независимо от качества этой системы и наличного состояния современности! Слова в стихах Прокопьева организованы таким образом, что становятся ощутимо больше сегодняшних проблем, наших нынешних «счастий и несчастий», больше нас самих. И дело здесь не в авторской установке на некое жречество (такая установка в 99 случаях из 100 натужна и провальна, да, кроме того, Прокопьев и не бежит современности, наоборот. «В нас звенит наше время», – пишет он), а – просто так получается! Почему?
        Разумеется, ответа на самое главное «почему» нет и быть не может, но на несколько «почему» поменьше я попытаюсь ответить. По-моему, дело в особом отношении автора: а) к слову как таковому, б) к миру в целом и в) к тому, что принято называть культурой.
        Итак, отношение к слову. Говоря это, я даже имею в виду не эвфоническое чутье Прокопьева, совершенно замечательное само по себе («...Снег скрипит под ногами: март... март...», а через 52 строчки: «...А сосна скрипит: мертв... мертв...» («Баллада об удмурте»). Или там же: «...Шепчет в бороду белиберду...») и не его дар точного эпитета: «...фигуристка ли на мертвецком льду...» («Снежная Троя»), «...все как прежде пришито / пугливыми нитками к числам...» («Традиционный исход»), «...млечное царство улиток...» («Кто с историей шутит по-свойски...») – курсив мой. И не впечатляющее умение Прокопьева решать ту задачу, которую в недавнем разговоре со мной лаконично определила одна юная поэтесса: «Я вообще перестала понимать – сказала она, – как можно поставить рядом два слова». Все пишущие стихи, по-моему, должны по достоинству оценить точность этого наблюдения. Так вот, Прокопьев умеет сочетать слова, будь то существительные или прилагательные, как мало кто еще: «...Аккуратные елки трибун, / Пирамиды, столпы, зиккураты...» («Тот блажен, кто не сам по себе...»), или «...Сорняк, сиянье, осень или что там?..» («Плавучий отблеск, сумрачный собрат...»), или: «...мой / звездный, зеленый, убийственно краткий...» («Мария Магдалина») – примеры можно множить и множить.
        Но, повторяю, я говорю сейчас не о безусловных художнических достижениях Прокопьева, а о редком сегодня ощущении, которым проникнута вся книга, что слово, слово вообще, имеет отношение к чему-то такому, что гораздо интереснее, невероятнее и глубже наших торопливых «кажется», сказанных по этому поводу. Стихи Прокопьева загадочны во всех смыслах. Подозреваю, что часто и для самого автора.
        В короткой рецензии на «Tristia» О. Мандельштама В. Ходасевич писал, что «его (Мандельштама) стихи начинают волновать какими-то темными тайнами, заключенными, вероятно, в корневой природе им сочетаемых слов – и нелегко поддающимися расшифровке». Эти слова без всякой натяжки могут быть отнесены и к «Снежной Трое» Прокопьева. И в его стихах тоже есть эта пульсация, таинственный гул поэтической магмы. Ходасевич утверждает, что Мандельштам «первый и пока только он один на собственном примере доказывает, что заумная поэзия имеет право на существование». С момента написания этой рецензии прошло ни много ни мало 80 лет, и сейчас, после Мандельштама, обэриутов, Поплавского и других, право на существование нужно, пожалуй, доказывать не заумной, а как раз незаумной поэзии, изрядно дискредитировавшей себя бесконечными зарифмованными банальностями, не имеющими ничего общего не то что с какой бы то ни было глубиной, но даже со средним уровнем нормального человеческого разговора. Впрочем, надо прямо сказать, что Прокопьева такой «средний разговор» в рифму не интересует. Он явно считает, что стихи пишутся не для этого.
        Теперь об отношении Прокопьева к миру и предметам этого мира. По-видимому, ключевыми для понимания этого отношения должны стать два слова: «метаморфозы» (недаром именно это слово входит в название одного из двух разделов книги) и «единство», отражающие представление автора о том, что все связано со всем. Люди, вещи, растения свободно превращаются друг в друга, поскольку в мире стихов Прокопьева они, будучи собой, одновременно являются и всем остальным. Даже так называемые абстрактные существительные у Прокопьева иногда оплотняются, становятся осязаемыми и совершенно конкретными: «...рвет медведь беду в малине...» («Деревенская баллада»).
        В поэтике такое ощущение не может не привести к обилию метафор. Большинство из них неожиданны и невероятно убедительны, наверное, потому, что метафора у Прокопьева перестает быть исключительно литературным приемом. В пространстве его стихов (а стихи всякого поэта – проекция некоего мира, если не идеального, то, во всяком случае, пригодного для его, поэта, житья) метафора как сближение на первый взгляд далековатых вещей и понятий – в силу уже отмеченного ощущения связанности всего со всем – становится фиксацией реального положения дел. В этом поэзия Прокопьева близка словесному миру заговоров и других собственно магических видов искусства, с одной стороны, и особому мирочувствию, объединяющему таких разных поэтов, как Мандельштам, Хлебников и Рильке.
        ...тепло в ватнике, выйдешь в темь:
        где вы, лось, медведица, заяц?
        немь, вонзаясь в гортань, горчит:
        племя? пламя? – кричмя кричит...
        Но летящего лечат лучами
        в простынях пустынь,
        поначалу остынь, от земли отстань,
        ранним утром встань –
        и иди по нивам лазоревым.
        («Баллада об удмурте»)
       
        ...Показалось мне жемчуг нашел –
        я в ручей вошел
        Показалось мне я ручей –
        я пошел не спеша
        Показалось мне – я душа и лечу
        на свет
        Оказалось – светло лишь когда
        ничего не осталось...
        («На сон грядущим»)
        И наконец, несколько слов об отношении Прокопьева к культуре, культурному наследию и искусству. Прокопьев здесь аристократичен, поскольку в его отношении нет ни тени культуропоклонничества, но зато есть благодарность всем, кто что-то сделал в искусстве, есть знание того, что сделано, и, как следствие этого, уважение к читателю, с которым поэт никогда не играет в поддавки по той простой причине, что не считает его глупее себя. Творческие достижения человека (культурные, душевные и духовные) – тут, наверняка, сказалось и то самое отношение автора к миру в целом, о котором я говорил выше – уравнены в правах с птицами, деревьями, лунным и солнечным светом. Возможно, в этом заключается еще один ответ на вопрос, почему «Снежная Троя» получилась книгой такого высокого уровня языковой, сердечной и интеллектуальной сосредоточенности. Такой несуетной.
        Поэтическая техника Прокопьева очень высока. Его лексический диапазон широк, а ритмические ходы разнообразны. Музыкально его стихи не наскучивают и в том случае, когда, преодолевая неизбежную инерционность просодии, он то добавляет, то убирает стопу или несколько стоп, и в том случае, когда он сохраняет ритмический рисунок стихотворения от первого до последнего слова. По-видимому, это связано с глубиной сказанного и с постоянными вспышками смыслов и образов, воздействующих буквально на все органы чувств, включая обоняние, вкус и осязание: «...сжигая, как ересь, / отцветшие звуки и желтые запахи... («Метаморфозы») и далее, в том же стихотворении: «...но все превращения пели мне болью в ключицах, / немым удивлением, горьким осадком на лицах...».
        Прогнозы в любой области, в том числе в искусстве – вещь сомнительная, но мне трудно отказать себе в удовольствии сделать два предположения, просто потому, что – окажись я прав – от этого бы выиграли все: и читатели, и поэты, и русская поэзия в целом: 1) книге «Снежная Троя», вопреки той тенденции, о которой я упомянул в начале своих заметок, суждена долгая жизнь; 2) интерес к творчеству Прокопьева (и к его собственным стихам, и к его переводам) со временем будет расти.


  следующая публикация  .  Алексей Прокопьев

Герои публикации:

Персоналии:

Последние поступления

06.12.2022
Михаил Перепёлкин
28.03.2022
Предисловие
Дмитрий Кузьмин
13.01.2022
Беседа с Владимиром Орловым
22.08.2021
Презентация новых книг Дмитрия Кузьмина и Валерия Леденёва
Владимир Коркунов
25.05.2021
О современной русскоязычной поэзии Казахстана
Павел Банников
01.06.2020
Предисловие к книге Георгия Генниса
Лев Оборин
29.05.2020
Беседа с Андреем Гришаевым
26.05.2020
Марина Кулакова
02.06.2019
Дмитрий Гаричев. После всех собак. — М.: Книжное обозрение (АРГО-РИСК), 2018).
Денис Ларионов

Архив публикаций

 
  Расширенная форма показа
  Только заголовки

Рассылка новостей

Картотека
Медиатека
Фоторепортажи
Досье
Блоги
 
  © 2007—2022 Новая карта русской литературы

При любом использовании материалов сайта гиперссылка на www.litkarta.ru обязательна.
Все права на информацию, находящуюся на сайте, охраняются в соответствии с законодательством РФ.

Яндекс цитирования


Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service