 следующая публикация . Николай Байтов . предыдущая публикация  |
|
«Близко решение загадки…»
О стихах Николая Байтова
|
|
Байтов Николай. Что касается: Стихотворения. — М.: Новое издательство, 2007. — 92 с.
Третья книга стихотворений Николая Байтова 1 основана на новом структурном принципе по сравнению с двумя предыдущими. В первой книге, «Равновесие разногласий» (М.: Объединение «ВМКЦ», 1990), тексты, написанные на протяжении двух десятилетий (и не допускавшиеся до того момента к легальной печати), объединены под одной обложкой без указания дат — на основе общего принципа, который пусть и расплывчато, но все же обозначен в ее заглавии. Во второй книге, «Времена года» (М.: ОГИ, 2001), были собраны тексты, написанные на протяжении десяти лет после первого сборника и расположенные в целом по хронологическому принципу. Третья же книга, «Что касается», является, по сути дела, промежуточной формой между сборником стихотворений и поэмой. В частном письме Байтов прокомментировал этот композиционный принцип следующим образом: «Между стихами вставлены куски поэмы «Нескончаемые сетования». Я вставил их в книгу, как некий позвоночник, который в определенном смысле «держит» другие стихи. <…> Куски идут совсем не в том порядке, как в поэме. <...> Некоторые из них, прежде чем попасть в поэму, были отдельными стихотворениями. «Прощайся бережно со мной…», «Когда смутятся очертанья…» (второе было слегка переделано при вставке в поэму; теперь — при извлечении назад — вернулось к первоначальному облику) и «Когда б мы жили под луной…» (очень старое стихотворение, нигде не публиковавшееся, основательно переделанное для поэмы и в таком же переделанном виде извлеченное оттуда)» 2. При таком подходе к композиции размываются грани между формой отдельного стихотворения и куском поэмы, и они при составлении-создании книги способны перетекать друг в друга.
Этот принцип равновесия в динамике — или, если использовать выражение поэта Георгия Оболдуева, принцип «устойчивого неравновесья» — осуществлен в книге «Что касается» на всех уровнях, включая структуру отдельного стихотворения, ритмику, строфику, звуковые эффекты 3. Так реализуется, «овеществляется» один из доминантных импульсов всей поэтики Байтова — стремление к максимальной независимости, непринадлежности. Сюжеты каждого стихотворения и книги развиваются через непрерывное изменение, смену, перемену, измену — то есть мутацию, эволюцию, деградацию, уклонение от повинностей, идентификации, близости, ответственности.
Это золото всё, словно черви, я вру,
ударяясь о грани стиха.
Благочестие в жёстких ладонях я тру
в порошок золотого стекла.
Бижутерия, мелкая дрянь, ерунда,
воск конфессий, газетный свинец —
всё течёт — и госбеженец, соцренегат,
и прочьвечнобеглец — и смеюсь...
(«Комсобежец, горбеженец, соцренегат...»)
Движение к независимости, к освобождению — очевидное, хрестоматийное условие художественного действия вообще. Для него периодически возникали в истории культуры разнообразные определения, от пафосного, на сегодняшний вкус, «протеизма» до лексически сниженной «колобковости» 4. Байтов предлагает свое определение: эстетика «не-Х» 5; под «не-Х» подразумевается отказ от законченного, застывшего стиля, устойчивого эстетичекого тренда и даже любой безусловной социальной признанности.
Существенно, в какой степени эта желанная независимость от форм, канонов, от любого статус-кво становится частью эстетики и конструирует ее. У Байтова «опорные конструкции» персональной идеологии, «строительные леса» социокультурных установок остаются в тексте, а может быть, даже и являются собственно зданием (в котором «архитектурная», то есть эстетическая, составляющая неотделима от «практической», функциональной, поскольку речь идет о художественном «сооружении»). Такого типа эстетика очень часто провоцирует на «жизнестроительные» мифы, автор психологически готов перейти границу между литературой и «жизнью», и в ряде хрестоматийных случаев (Артур Рембо, ранний Станислав Красовицкий) даже отказаться от литературы. Байтов постоянно, в течение десятилетий своего литературного существования, находится на этой границе. Периодически он совершает жесты «точечного отказа» 6, но продолжает оставаться именно в промежуточной зоне, не делая решающего шага ни «вперед», ни «назад». Именно в этой зоне сохраняется максимальная возможность для свободы, удерживается пространство маневра: шанс уклониться от идентификации и одновременно ни от чего не отказаться.
Ни от чего? В первую очередь — от литературы. Вероятно, именно об этом — или, во всяком случае, и об этом тоже — говорится в заглавном стихотворении новой книги:
Каждое утро на протяжении многих лет я появляюсь на грани травы и воды. Я убеждаюсь, что у теней отражений нет. Все это знают, но мало кто делает выводы.
Литература для поэта — та самая вещественность, плоть, ткань, которая «дает тень», но и внешние отражения, рефлексы, «тени» этой вещественности. В тот момент, когда возникает стихотворение, и пока и поскольку оно длится, его создатель существует, чувствует «ткань мира» и себя. А отражением здесь оказывается читатель.
Второе важнейшее движение, тема, интонация в последней книге стихотворений Байтова — усталость. Можно сказать, энергия усталости, поскольку такой вид изнеможения оказывается художественно продуктивным, и более того — манифестируется в этом качестве7. Причем в этой книге мотив усталости эксплицирован несравненно прямее и многократнее, чем движение к освобождению — продолжая это движение, наследуя ему.
Запылало — потухло.
Появилось — исчезло.
Возопило — затихло.
Возомнило — смирилось. <...>
Только ночь, только лампа.
Только рюмка портвейна.
Только печка — и что ещё? —
Только звуки и буквы.
(«Запылало — потухло...»)
Мотивы движения к независимости и свободе в новой книге превращаются просто-таки в структурные элементы. Раньше это движение было непосредственно эксплицировано в ряде текстов (см., например, «Любил врагов и ненавидел ближних...», «В первом доме робко и долго жил я в детстве...» и др.), но его было меньше в «основе», «позвоночнике» текстов и книг. Сейчас оно уже внутри, реализовано-в-движении на глубинном уровне, и его «костяком», несомненно, являются фрагменты поэмы «Нескончаемые сетования». Таким образом, на уровне книги происходит примерно то же, о чем писал О. Мандельштам в «Разговоре о Данте» применительно к образному мышлению: «...представьте себе самолет, — отвлекаясь от технической невозможности, — который на полном ходу конструирует и спускает другую машину. Эта летательная машина так же точно, будучи поглощена собственным ходом, все же успевает собрать и выпустить еще третью... сборка и спуск этих выбрасываемых во время полета технически немыслимых новых машин является не добавочной и посторонней функцией летящего аэроплана, но составляет необходимейшую принадлежность и часть самого полета...» 8
Это же движение продолжается у Байтова и на еще более глобальных уровнях: в бук-арте и в литературных перформансах. Переходы в сознании, в пространстве и во времени естественны и неощутимы. Грани между различными видами литературного действия исчезают, становятся незаметными или несущественными — все те же аэропланы, выпускающие друг друга в едином полете... Об одном из таких эффектов, возникающих на пересечении литературы с бук-артом, Байтов рассказал в статье «Эстетика «не-Х»», упоминавшейся нами выше. «...Когда я выпустил книгу «Прошлое в умозрениях и документах», моя знакомая поэтесса Наталья Осипова взялась ее рецензировать. Ей не составило большого труда догадаться, что в этой книге (изданной в типографии) имеет значение всё — как в объекте book-art’а. <...> ...Она заметила, что буквы на обложке (компьютерный шрифт «Cooper») чуть-чуть подправлены мной от руки <...> Я специально хотел, чтобы обложка оставляла впечатление этакой «домашней кустарности», но полагал, что это будет общее, туманное чувство, неизвестно откуда происходящее, лучше, чтобы оно оставалось неосознанным <...> Она написала, что такой эффект как бы выводит заглавие из плоскости обложки в другое измерение» (с. 255). Заглавие перестает быть неподвижным, очевидным в фиксированной системе координат, зависимым только от этой системы. Возможно, оно даже стремится стать, в идеале, субъектом взгляда, а не только объектом: живой, созидающей силой. Но вернемся к нашему объекту: книге «Что касается».
Основной психологический, если не идеологический (в художественном смысле) фон включенных в этот сборник стихотворений — рефлектирующее изнеможение. Это началось еще во второй книге, «Времена года» (см., в частности, стихотворения «Я симулировал в новой поэзии...» и «Какая химера...»), но окончательная экспликация мотива, его «эмансипация» происходит в третьей. Усталость, слабость — расслабление. Состояние, в котором снимаются многие внешние, а главное — внутренние ожидания, требования, модальности, оппозиции, напряжения. Возникает своего рода «золотой век», где сосуществуют волки и агнцы персональной вселенной, новое равновесие разногласий. Органический постмодернизм.
Этот этап внутренней эволюции в текстах Байтова начал развиваться очень давно, в первой половине 1980-х годов (совпав с общей социальной и культурной ситуацией). И жаль, что в его первой книге не помечены хотя бы годы написания текстов. См., скажем, стихотворение «С надеждой в зубах, как с ножом пират...», написанное в начале 1980-х:
С надеждой в зубах, как с ножом пират, —
со смертью в глазах, как с крестом прелат, —
я вышел к тебе, и вылез, и выполз,
и тяжким трудом мой привет примят...
См. также «Давно ли ходит этот волк...», написанное во второй половине 1980-х:
...Вот ванна, зеркало, и вот
по лезвию стекла
цивилизованно плывет
желто-седая шерсть.
Улыбкой преданнейших чувств
порезана щека...
Очнулся крови теплый вкус,
словно забытый жест.
Но тогда с этим мотивом были связаны молодые прямолинейность и жесткость и фиксированные, отточенные, малоподвижные классические — вплоть до псевдоантичных — формы. Не случайно в процитированном тексте возникает имя Лесбии. Таких аллюзий немало и в других стихотворениях того времени. Однако постепенно хрестоматийные и вообще конвенциональные формы переживают естественный процесс изменений в меняющихся условиях сознания — как, например, растительные или животные виды, изменяющиеся на протяжении поколений в новой среде или в непривычном климате. В стихотворениях Байтова сохраняется то, что живо в новом ментальном мире, — какие-то части, отдельные интонации. Они вступают в иные соотношения с «целым» текста, с другими содержащимися в каждом тексте компонентами, «ходами».
В новой книге Байтова энергия усталости не противоречит движению к свободе, не гасит его, а смыкается с ним и включает в себя. Дело, скорее всего, в том, что есть еще нечто третье, что больше и того, и другого. Что составляет подлинную содержательность, без которой и движение к независимости, и энергия усталости зависли бы в пустоте и равновесие провалилось бы, не удержавшись на весу...
В травостое скрежет стригущих стрекоз подсекает мысли мерцание. Тянется святое бесстыдство цветов, выставив цветное бесстрастие, — выставив бесчувственный аромат в инородный мир вожделений, как сокрытый в капсуле астронавт в неантропоморфной вселенной... Вот и ты безгрешен, поэт. Вот и ты, тайный безучастный участник, в роскоши звучаний остался святым при своих безмолвных задачах.
То, что в стихотворениях из новой книги Байтова становится центром всего мироздания, то, что все объемлет, все пронизывает и создает ткань существования, — это определенное изначальное состояние человека, близкое к медитации, одновременно расслабленное и предельно сконцентрированное. Оно не является результатом какого-то внутреннего пути, но скорее сам путь является его результатом. Оно автаркично. Самопогруженность, самодостаточность. Как гудящее облако, комариный рой в летний полдень у черного очажка в лесу. У такой медитации-субстанции нет ни начала, ни конца. Или — концы спрятаны, заплетены внутри витающего облака, роя — словно бы в другом измерении. Это состояние дается исходно, до осознания, как дар (во всех смыслах). Оно — основа: при всех движениях к ДВИЖЕНИЮ, к свободе — речь идет о динамической неподвижности этого состояния, его погруженности в собственную — круговую — динамику.
Стихи — знаки такого состояния: они на границе. Как сокрытый в капсуле астронавт из стихотворения, приведенного выше. Как запах цветов. Таким образом, они близки природе, но еще ближе к ней — само описанное состояние, знаками которого являются стихи. Оно, если можно так выразиться, соприродно природе… а вот и «близость решенья загадки»! 9
В процессе литературного действия создается вторая, параллельная реальность — и она оказывается, в результате, ТОЙ ЖЕ, первой природой. Но — своей. Заново созданной тобой, из тебя — не навязанной, не диктующей, а подчиненной твоему персональному, человеческому, созидательному проекту.
На рубеже 1990-х годов Байтов писал: «Большинство людей считают культуру (и, в частности, искусство) планом дополнительным к природной стороне жизни. <...> Мне хотелось бы изменить это представление о культуре: представить ее (или, во всяком случае, искусство) не просто областью, дополнительной по отношению к природе, а настоящим альтернативным пространством для полноценной душевной жизни. Реально это значит — перенести в искусство акцент своего самочувствия, самосознания, действия. Построение таких настоящих, полных «развязок» с физическим миром есть, на мой взгляд, как раз очередная задача нашего освобождения. Это не «уход» от проблем природного бытия <...>, но, напротив, эффективное «сразу-снятие» этих проблем как таковых» 10. При взгляде на новую книгу Николая Байтова кажется, что решение этой загадки, действительно, близко.
|
[1] К сожалению, Николай Байтов известен гораздо меньше, чем того заслуживает, поэтому приведу краткие биографические данные. Этот поэт и прозаик родился в 1951 году в Москве. Автор трех книг стихов и двух сборников прозы. Книга Байтова в 1999 году вошла в шортлист Премии Андрея Белого, а сам он в 2007 году был стипендиатом Фонда Иосифа Бродского. Рецензируемая книга удостоена специального диплома премии «Московский счет» (2008), присуждаемой за лучшую поэтическую книгу, изданную в Москве за год.
[2] Письмо к автору этих строк от 22 мая 2008 года.
[3] См., например, важные замечания о связи фоники и общих аспектов поэтики Байтова: Кузьмин Д. Рифма и звуковой повтор: внутри единого процесса // НЛО. 2008. № 90. С. 286—288 (http://www.nlobooks.ru/rus/ magazines/nlo/196/856/878/).
[4] См., например: «КОЛОБОК — испеченный шарик теста, персонаж многих русских сказок, катящийся по дороге, постоянно убегающий от того, кто его собирается съесть: лисы, волка, медведя и т.д. Удачный образ того, кто не хочет быть опознанным, названным, прикрепленным к какой-то определенной роли, к какому-то месту, ускользающий от всего этого (И. Кабаков. НОМА, Kunsthalle Hamburg, 1993)»; «КОЛОБКОВОСТЬ — мифологическая фигура «ускользания» в эстетическом дискурсе московской концептуальной школы (И. Бакштейн, А. Монастырский. Вступительный диалог к сборнику МАНИ «Комнаты», 1986)» (Словарь терминов московской концептуальной школы. М.: Ad Marginem, 1999. С. 49).
[5] Байтов Н. Эстетика «не-Х» // НЛО. 1999. № 39; в Интернете — на сайте А. Левина: http://www.levin.rinet.ru/ FRIENDS/BYTOV/not-x.html.
[6] Последний из известных мне жестов подобного рода был осуществлен весной 2008 года: это был отказ от ранее согласованного поэтического вечера в рамках проводимой группой «Культурная инициатива» акции «Friends Only» — цикла чтений известнейших московских поэтов. Причины отказа Байтов объяснил в своем интернет-блоге: http://n-baitov.livejournal.com/2931.html.
[7] Нельзя считать, что такая идея нова для литературы — напротив, при всей своей оригинальности, в этом вопросе Байтов относительно традиционен, подхватывая некоторые забытые идеи поздних романтиков XIX века, от К. Фофанова до Шарля Кро и Жюля Лафорга.
[8] Цит. по изд.: Мандельштам О. Слово и культура. М.: Сов. писатель, 1987. С. 125.
[9] Цитата из стихотворения «Как неподвижно и странно...» из книги «Что касается», последняя строфа: «Спрячься тихонько в кроватку,/глазки скорее закрой./Близко решенье загадки — только не знаю, какой».
[10] Байтов Н. Набросок Credo (предисловие к разделу «Эпсилон-Салон») // Индекс: Лит. альманах. [Вып. 1.] М., 1990. В Интернете: http://members.tripod.com/~barashw /epsilon/ob_eps.html.
|
|
