В рассеянном свете
Об одном стихотворении Леонида Шваба

Михаил Айзенберг
OpenSpace, 24 ноября 2008 г.
             Голова моя сокол,
             На пастбищах плоскогорных никого не осталось,
             Богородица летает над водою,
             Как над Измайловским озером.

             И в башне запертый военный летчик
             Выплакал упрямые глаза.
             Он родом из Удмуртии, он сломлен,
             Не унывает никогда.

             Судьба и совесть ходят как враги,
             Я вижу летчика хозяином земли.
             Я тоже останусь в живых, как герой, как единственный сын —
             Огромного роста, с заячьей губой.

         Стихи Леонида Шваба похожи на микрофильмы, в которых смыто большинство кадров. Нам доступна только часть происходящего, но это не в ущерб значительности и цельности впечатления, скорее наоборот. Цельность задана особым состоянием, в котором оказывается читатель, — состоянием как бы подвешенным.
        Сюжетное и риторическое развертывание в этих вещах воспринимается как планиметрическая условность, и литературоведческое определение «план текста» здесь не кажется мертвым. Эти тексты действительно выступают как планы — планы какой-то местности. Пространство подобно ожившей карте, но существует вне и помимо системы координат. Точнее, мы не способны эти координаты привести в систему.
         Легко заметить, что стихи Шваба почти лишены вторичных стиховых признаков. Вымывание привычных тропов заставляет автора искать другие возможности для создания необходимого стиху напряжения. Одной из таких возможностей — синтаксической — он пользуется с редкой изобретательностью, и особая «синтаксическая подсветка» входит в состав освещения, делая его еще более однородным и рассеянным. Связи между словами не абсурдны, но и не вполне законны: ослаблены и немного сомнительны, наполнены заметными или незаметными синтаксическими переломами. Эта легкая и очень дисциплинированная афазия подчиняет себе — и своей неадекватной дисциплине — весь текст, становится конструктивным фактором, превращает стихотворение в одну большую метафору, внутри которой связь событий ощутима и очевидна.
         Иными словами, в стихах Шваба смысловое пространство, синтаксис и конструкция попадают в зону сходных аномалий. (Вероятно, читательское ощущение обязано своей цельностью и чистотой еще и такой параллельности.) Материал, имеющий все свойства неопознанного объекта, схвачен и ненадежно закреплен в начальной точке какой-то общей, «системной» деформации.
         В этом разреженном и неокрашенном «семантическом поле» каждая фраза выделена и артикулирована со странной четкостью. Каждая звучит из какой-то тишины — очень внимательной, как будто предгрозовой.
         «Шаги казались голосами». Но чьи это голоса? Что перед нами? Отрывистые путевые записи, дневники или сценарии военного времени? Или чьи-то сны, записанные честно, без литературной обработки, как ряд фрагментов: действий, состояний, реплик с неизвестно какой стороны. Мгновенные смены планов, мгновенные перелеты во времени. Особый пейзаж: не реальный, но и не метафизический.
         Но почему он так узнаваем? Как мы можем заглянуть в чужие сны?
Потому, вероятно, что это похоже на сон, но это не сон (по крайней мере, не личный сон). Это время не наше, но и не чужое. Оно — другое. Это представшая сном реальность и преодоленное словом наваждение, ничья территория: тот сон, что способен присниться не отдельному человеку, а целой общественной формации.
         Есть у Шваба какие-то слова, что повторяются, кочуют из одного стихотворения в другое. Они звучат как пароль. Нас окликают. Мы попали туда, где время и место сведены силой неясных, но грозных обязательств и неузнаваемо изменились, как воздух после наступления комендантского часа.






Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service