|
|
|
Города России
Страны мира
|
|
|
|
|
 следующая публикация . Все публикации . предыдущая публикация  |
|
О восхождении
Об одном стихотворении Юлия Гуголева
|
Вы не видали, как два богомола
лапки сцепляют в преддверии схватки
или же то, как два халха-монгола
бросить друг друга хотят на лопатки?
Понаблюдаем же перед закатом
за теми, кто неутолимой томим
жаждой, — конкретно, за пьющим горбатым
и, соответственно, пьющим хромым.
Их разговор разгорается вечером,
если бы их наблюдали с утра б мы,
было б виднее, что пальцы их веером
есть результат производственной травмы.
Всю свою жизнь на родном комбинате,
просто работы иной Бог им не дал,
а в результате — потрогайте, нате, —
кисти их рук, словно знак heavy metal.
Да, на алтарь деревообработки
в жертву принес ну хоть пальца фалангу
каждый из них.
Пьющий горбатый слабеет без водки.
Вот он вздохнул: — Не сдаюсь, но прилягу.
И как-то сник.
Пьющий хромой
поднимает горбатого пьющего,
только теперь его
обнимает уже как брата.
Оба уходят домой.
Все они в принципе с дерево-
обрабатывающего
комбината.
И хотя презирают друг друга в душе,
у обоих на лицах — «я убит подо Ржевом»,
так что не дай боже вам,
не дай боже...
Первое, что мы чувствуем: эти стихи совершают какую-то полезную работу. Ее осмысленность сразу включается в художественное впечатление, становится его частью — рефлекторной составляющей.
Первое, что мы видим: новый поэтический материал. Он «выделен», не вполне растворен в стихе. Мера несовпадения точно угадана и проявлена как легкое затруднение речи. Форма как будто чуть не по размеру, а потому обозначает материал более выпукло.
«Работать с фактом, / а не только со словом» — такой крохотный манифест Юлий Гуголев вставил в одно из своих стихотворений. Меняющая свой характер фактичность, похоже, и есть отправная точка его работы. Но стих Гуголева не мотивирован материалом, он живет по своему закону; этот закон — постоянная, присутствующая в каждой точке деформация. И не однородное видоизменение, а последовательная смена принципа деформации. Как халха-монголы из приведенного выше стихотворения, материал и стих сходятся в борьбе на равных, меняют положение и друг друга, становятся одним целым. Художественное содержание вещи — сама их борьба.
Фраза у Гуголева без конца выясняет, кто же она на самом деле: грамматическое единство или ритмический сгусток? Ответа не будет, а выяснение никогда не закончится.
Вероятно, оно показалось бы тягостным, если бы не подсматривало за собой в боковое зеркальце, где любое напряжение выглядит немного комично. А комическое легко почувствовать, но трудно определить: общий его оттенок возможен только при системном взаимодействии различных приемов.
Перечислю только некоторые. Например, цитата. Цитата намекает на какое-то известное произведение; оно становится слабым фоном, литературным задником гуголевского рассказа. Сквозь основной литературный план просвечивает второй, совершенно иной по фактуре, что немного комично само по себе, как любая накладка.
У вещей Гуголева неустойчивая, колеблющаяся принадлежность высокой топике, классическому стиху. Лексическая окраска здесь постоянно меняется, линяет — от поэтизмов к московскому сленгу («Время медленных танцев — кирдык!») — и в таком лексическом межсезонье тоже есть неявный комический (пародийный) оттенок. Сниженной лексикой никого уже не удивишь, но на анекдот в эпиграфе вполне драматичного стихотворения до Гуголева никто как будто не отваживался.
Ирония Гуголева совершенно органична: в ней есть какое-то даже мимическое начало. Но главное в том, что он ироничен и по отношению к собственной иронии.
Его стиховая речь соотнесена с очень необычным (для поэзии) видом устной речи: это, как правило, не «монолог», а «история из жизни», наподобие анекдота. Такой низкий старт автор использует очень профессионально — для резкого рывка в противоположном направлении.
«Проза» в стихе пытается подчинить поэзию и навязать ей свои правила, а поэзия сопротивляется и не уступает. Причем никогда не уступает. Стих Гуголева пытается стать прозой, но остается поэзией, хотя основное «сопротивление материала» приходится на ее долю.
У этой поэзии большой опыт сопротивления и большой арсенал приемов. Богатая рифма, подчеркивающая богатством свое наличие (по принципу «есть рифма, значит, стихи»). Постоянная игра в совпадение-несовпадение при наложении стихового ритма и ритма речевого и родственное ей соотношение метрической затрудненности и речевой непринужденности. Закономерность метрических акцентов — при большом разнообразии размеров и сложном их чередовании. И так далее.
Но побеждает, ясное дело, не арсенал. Все эти орудия еще надо применить — последовательно и целенаправленно.
В каждой новой вещи Гуголев нам о чем-то рассказывает. Этот рассказ необычен — по структуре, по сложному, с перемещениями на флангах композиционному развертыванию. Он начинается попеременно с разных сторон, раз от разу как бы поднимаясь на ступеньку выше. По ходу движения основной поначалу — содержательный — план стихотворения становится дополнительным, второстепенным. Первично здесь само восхождение. Когда оно заканчивается, перед нами вдруг открывается новый вид с широким обзором — новая местность. Но она уже никак не описана, просто видна.
|
|
|
 |
 |
Герои публикации:
Персоналии:
06.12.2022
Михаил Перепёлкин
28.03.2022
Предисловие
Дмитрий Кузьмин
13.01.2022
Беседа с Владимиром Орловым
22.08.2021
Презентация новых книг Дмитрия Кузьмина и Валерия Леденёва
Владимир Коркунов
25.05.2021
О современной русскоязычной поэзии Казахстана
Павел Банников
01.06.2020
Предисловие к книге Георгия Генниса
Лев Оборин
29.05.2020
Беседа с Андреем Гришаевым
26.05.2020
Марина Кулакова
28.12.2019
Дмитрий Кузьмин
02.06.2019
Дмитрий Гаричев. После всех собак. — М.: Книжное обозрение (АРГО-РИСК), 2018).
Денис Ларионов
|
|
|
|
