Татьяна Щербина, или «Где будущего коготки...»
Татьяна Щербина в последние годы публикует стихов сравнительно немного, и этот своеобразный лаконизм оттеняют два важных фактора. С одной стороны, иначе распределена ее творческая активность, значительное количество сил отдается прозе (включая эссе), журналистике, драматургии, различным видам сетевой литературной работы. При всем том популярность Т. Щербины именно в качестве поэта вышла за рамки сравнительно узкой аудитории читателей, знакомых с ее неподцензурной — в самиздатской и эмигрантской периодике — поэзией.
Вернувшись в середине 1990-х годов в Россию после нескольких лет отсутствия, Щербина застает свою страну сильно изменившейся, впрочем, столь же значительно изменилась и ее собственная поэтическая манера. Стихотворения в недавней книге «Побег смысла» (2008) выстроены в строго хронологической последовательности, с указанием всех дат, что в поэтических сборниках бывает далеко не всегда. Перед нами — живая история развития поэтики на фоне истории страны, вернее, двух стран, в которых довелось жить сознательной жизнью всем, кто помнит переломное время начала 1990-х.
В 1984 году Щербина пишет знаменательные строки:
Испытываю иллюзию любви, искусственно удовлетворяя
естественную потребность в социальной активности.
Подобная связанность, согласованность личного и социального, лирической эмоции и социальной активности — вещь характерная, легко объяснимая, поскольку в последнее десятилетие перед распадом страны и европейской соцсистемы личное нередко и было непосредственно социальным. Точно так же, как в перестроечные годы, это очевидное тождество оформилось в знаменитое цоевское «ожидание перемен»: эпиграф из песни Виктора Цоя предпослан стихотворению Т. Щербины 1988 года, в котором есть двустишие:
это кровавые полосы кода:
СССР — Трагедистан...
Именно время, точнее — протекание личного и исторического времени — во всех разнообразных ипостасях (ожидание, память, динамика современности) постепенно становится главным героем лирики Т. Щербины. Причем перемены — чем далее, тем более, — маркируются совершенно иначе, не являются синонимом заинтересованного счастья и желательного хода развития событий. Перемена вполне может быть не причиной, но следствием появления некой эмоции, зачастую не слишком позитивной:
Говорят, если гложет тоска, измени
дом, страну, гардероб и прическу...
(1995)
Перемены больше не вызваны непреодолимым воздействием внешних событий, их можно спровоцировать вполне самостоятельно и осознанно, чтобы противостоять застыванию, застою. Впрочем, дело не только в произвольности и вторичности динамики эмоций и поступков. К началу нового столетия получается так, что
Переезды с места на место закрыли поле
Откровений земель неведанных, даже слезы
ничего не выразят более, кроме боли.
Подчеркнуто неточная, ослабленная рифмовка, порою почти неощутимая, отсылающая к формам свободного стиха («замылен — привили») в этом стихотворении (как и в других текстах Татьяны Щербины) фиксирует не просто отсутствие тех самых перемен, о которых когда-то пел Цой, у Щербины — «Зигфрид из ПТУ», поющий «в микрофон, как в цветок». Перемены происходят, но не предвосхищаются радостно и трагически, вернее, не ожидаются вовсе, не сопрягаются с каким бы то ни было живым чувством, будь то вдохновенный пафос свободы, причастности к понятой в духе зрелого Блока «жизни без начала и конца», либо трагическое ощущение расставания и расплаты.
Где будущего коготки?
Царапины на улицах, как шпили,
как стрелки, ход чертили.
Где манки,
что брали нас в пленительные скобки?..
Это стихотворение написано в 2000 году, как раз в то время, когда в поэзии Т. Щербины появляется новый спектр тем, связанных с компьютером, сетевым мышлением, «электронной стилистикой» современной жизни, современного письма.
Я отношусь к Богу так,
как хотела бы, чтоб компьютер
относился ко мне.
Да, и я зависаю, и меня глючит.
Каждый delete — душераздирающий взвизг
вселенско-катастрофического
«за что!»
(«Интимные отношения», 2008)
И дальше:
С каждым новым процессором
я слушаюсь все быстрее,
не задаю лишних вопросов...
Ощущение вторичности несвободы, отсутствие вкуса к новому, даже опасение, страх перед любой новацией — все это оправдывается «принципом матрицы», изначальной и неотвратимой загруженности в «программный продукт», управляющий современностью, ряда непременных логических тензоров и опций «правильного», адекватного поведения. Уподобление Творца компьютеру хромает не более, чем любое другое сравнение, однако в данном случае «хромота» имеет отчетливо этический характер. Или — точнее сказать — отсутствие моральной составляющей в самом чувстве покорности перед неодолимой волей гипотетического вселенского компьютера, в отличие от существенной и неотъемлемой моральности, неизбежно присутствующей в душевном движении смирения перед неисповедимыми путями Создателя.
Электронное дублирование касается в современности буквально всего, в том числе страны рождения и проживания:
Больше нет страны РФ на свете,
нет России — есть страна Рунет.
<...>
...Власть географическая пала,
мы переселились по хостам,
где средь исторического бала
мир переместился на экран,
слег, как сыч, в коробку с монитором,
мы играем с ним по одному,
так отпало общество, в котором
все играли в пробки и в войну.
(«Рунет», 2001)
Детские состязания понарошку уравниваются со взрослыми играми не на жизнь, а на смерть, с полной гибелью всерьез. Желательной становится даже опасность, даже угроза смерти — все лучше, чем тоталитарная свобода сетевого клонирования радостей и печалей.
Все потаенное понято,
произносимое сказано,
ну какие ж тут комменты,
слезы выглядят стразами...
Это одно из самых свежих (то есть недавних) стихотворений Т. Щербины, и, наверное, стоит на всякий случай пояснить, что «комменты» — это въевшаяся в русский язык транслитерация английского слова, означающего вовсе не любой комментарий, но размещенный в сети отклик на ту или иную запись в сетевом дневнике, блоге.
Круг замыкается. Татьяна Щербина, один из заметных литераторов эпохи позднего самиздата, возвращается к давно прошедшему времени собственной поэтической грамматики:
Нарушилось что-то,
а что — неизвестно,
как будто бы все повернулись, а вместо
шитья золотого легла позолота,
сковавшая воздух.
Как будто болото
за окнами.
(2003)
Желанная некогда свобода рождает не размягченное умиротворение, но недовольство и непокорность, которые (с поправками на простое взросление и отрезвление) снова становятся продуктивными, предвещают смену устоев и преобразование «духа времени».
Когда-то, в разгар постперестроечных разочарований Т.Щербиной были произнесены важные слова:
Хорошо, когда ад — не внутри, а снаружи:
в хмурой власти, в подвздошной пружине дивана,
в потолке, на котором виднеются лужи,
в отключении веерном света и ванны...
Хочется надеяться, что никакие веерные отключения в наш быт не вернутся, но уже сейчас ясно, что в поэзию «семидесятников» возвращается интонация продуктивного недовольства нынешними условиями сопряжения внешних параметров жизни человека и его внутреннего глубинного бытия. Если формулировать без изысков, то можно решиться на рискованный тезис. Мировой кризис предвещает возвращение ценностей, в эпоху безмятежного потребления утраченных. Барометром этого возвращения может в очередной раз стать поэзия, причем с известной долей уверенности можно предположить, что наиболее чувствительными к смене ориентиров окажутся стихотворцы как раз того поколения, к которому принадлежит Татьяна Щербина.
|
